Стихотворения - [136]
Сергей Владимирович Миллер — молодой офицер, пропавший без вести во время первой мировой войны. Первое упоминание о нем в Дневнике относится к 16 ноября 1911 г.; отношения, постепенно затухая, тянулись довольно долго. В письме от 15 августа 1912 г. Кузмин просил владельца изд-ва «Скорпион» С. А. Полякова снять в книге посвящение цикла Миллеру (ИМЛИ, арх. С. А. Полякова), однако в части тиража посвящение осталось.
«Светлый мой затвор!..»>*
Беловой автограф — Изборник. В автографе РГАЛИ ст. 14: «Словно царский двор!» В Рук. 1911 дата: 9 декабря 1911. Тимьян — фимиам (см.: Бессонов. С. 107).
«Сколько раз тебя я видел…»>*
Беловой автограф — Изборник. В Рук. 1911 дата — 7 декабря 1911.
«Не правда ли, на маяке мы…»>*
Беловой автограф — Изборник. В Рук. 1911 дата — 8 декабря 1911.
«Ты сидишь у стола и пишешь…»>*
Беловой автограф — Стихи-19. В Рук. 1911 (с датой — 8 декабря 1911) ст. 1: «Ты сидишь и стихи мои пишешь».
«Сегодня что: среда, суббота?…»>*
В Рук. 1911 дата — 9 декабря 1911. «Сплошная седмица» — любая неделя без постных дней.
«Я знаю, я буду убит…»>*
В Рук. 1911 дата — 3 декабря 1911. Я знаю, я буду убит и т. д. Ср.: «Вчера, как я ехал домой и ветер холодил лица, мне представилось, как сладко умирать на снегу застреленным; именно на снегу; мне ничего не было бы жалко» (Дневник, 29 ноября 1907).
«Над входом ангелы со свитками…»>*
Беловой автограф — Изборник. В автографе РГАЛИ ст. 2: «И надпись: „Плоть бесплотну ешь!“». Описываемое в ст-нии здание, идентифицировать которое нам не удалось, должно находиться в Москве, как и гостиница «Метрополь», где Кузмин останавливался в свои приезды в Москву, и телеграф на Тверской. Кузмин с Миллером были в Москве в декабре 1911 — январе 1912 г.
«Посредине зверинца — ограда…»>*
Беловой автограф — Изборник. Смирна — ароматическая смола.
VII. Трое>*
В комментарии ССт и Избр. произв. указано, что «трое» — это, помимо Кузмина, С. С. Позняков и художник В. П. Белкин. Однако, как показывает Дневник, цикл посвящен влюбленности Кузмина в приказчика фабрики в Окуловке Феофана Игнатьевича Годунова, в которого одновременно была влюблена племянница Кузмина Варвара Прокопьевна (1894–1979). См. Минакина Н. Н. Воспоминания о Сергее Ауслендере и Михаиле Кузмине / Публ. Т. П. Буслаковой // Филологические науки. 1998. № 5–6. С. 106–107. Имя Годунова впервые встречается в Дневнике 8 марта 1909. См. подробнее: Malmstad John E. «Real» and «Ideal» in Kuzmin's «The Three» // For S.K.: In Celebration of the Life and Career of Simon Karlinsky. Berkeley, 1994. P. 173–183. В Рук. 1911 ст-ния перенумерованы карандашом, цикл завершается неопубликованным девятым ст-нием:
Черновой автограф цикла — РГАЛИ. 11 и 13 июля в Дневнике помечено: «Писал стихи», 8 августа Кузмин переписал стихи для «Аполлона» (очевидно, для первого номера, т. е. ст-ния 2 и 3 данного цикла).
«Нас было трое: я и они…»>*
Беловой автограф — Изборник. Ср. запись в Дневнике 8 июля 1909: «Вчера Годунов просил сегодня утром его встретить. Я проснулся очень рано, тихонько встал и, вышедши в шляпе уже на балкон, нашел там Варю <племянницу>. Она ждала Фонечку, чтобы передать ему письмо. Пошли вместе. Годунов был поражен, увидя нас вдвоем. Тихонько шли. Варя позвала в поле, собрать цветы, пошли втроем, было так весело, молодо и хорошо, как редко бывало; я свои цветы отдавал Варе, Годунова же букет она дала мне. Вероятно, он опоздал в контору, а сегодня приехал Карпов. Придя домой, всех нашли спящими, только зять вставал; мы его поздравили и отдали цветы. Сестра сказала зятю, так что я слышал, что каждый, каждый миг, проводимый мною, — зло, что я гублю Сережу и Варю, и т. д. Зять попросил меня уехать сегодня же».
«Ты именем монашеским овеян…»>*
А. 1909. № 1. В Рук. 1911 дата: 1909. Июль.
«Как странно в голосе твоем мой слышен голос…»>*
А. 1909. № 1.
«Не правда ль, мальчик, то был сон…»>*
Ср. запись в Дневнике 7 июля 1909: «Сережа <С. А. Ауслендер> нездоров, говорит, что теперь на моей стороне. Говорили очень дружески. Потом я писал, как вдруг слышу, что он плачет, больше и больше, вроде истерики; я стал его успокаивать, давать воду, целовать, гладить, маму не велел звать; потом стал бредить: „Где Годунов? Ведь его убили! Я видел нож. Проклятая! Не может быть, нет, нет!“ Я все-таки стукнулся к сестре, та воскликнула: „Когда только это кончится“. Зять пришел, послушал и, сказав: „Это он во сне“, — ушел. Я еще долго сидел на полу около Сережи. Никогда я не чувствовал к нему большей нежности и жалости».
Повесть "Крылья" стала для поэта, прозаика и переводчика Михаила Кузмина дебютом, сразу же обрела скандальную известность и до сих пор является едва ли не единственным классическим текстом русской литературы на тему гомосексуальной любви."Крылья" — "чудесные", по мнению поэта Александра Блока, некоторые сочли "отвратительной", "тошнотворной" и "патологической порнографией". За последнее десятилетие "Крылья" издаются всего лишь в третий раз. Первые издания разошлись мгновенно.
Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Критическая проза М. Кузмина еще нуждается во внимательном рассмотрении и комментировании, включающем соотнесенность с контекстом всего творчества Кузмина и контекстом литературной жизни 1910 – 1920-х гг. В статьях еще более отчетливо, чем в поэзии, отразилось решительное намерение Кузмина стоять в стороне от литературных споров, не отдавая никакой дани групповым пристрастиям. Выдаваемый им за своего рода направление «эмоционализм» сам по себе является вызовом как по отношению к «большому стилю» символистов, так и к «формальному подходу».
Критическая проза М. Кузмина еще нуждается во внимательном рассмотрении и комментировании, включающем соотнесенность с контекстом всего творчества Кузмина и контекстом литературной жизни 1910 – 1920-х гг. В статьях еще более отчетливо, чем в поэзии, отразилось решительное намерение Кузмина стоять в стороне от литературных споров, не отдавая никакой дани групповым пристрастиям. Выдаваемый им за своего рода направление «эмоционализм» сам по себе является вызовом как по отношению к «большому стилю» символистов, так и к «формальному подходу».
Критическая проза М. Кузмина еще нуждается во внимательном рассмотрении и комментировании, включающем соотнесенность с контекстом всего творчества Кузмина и контекстом литературной жизни 1910 – 1920-х гг. В статьях еще более отчетливо, чем в поэзии, отразилось решительное намерение Кузмина стоять в стороне от литературных споров, не отдавая никакой дани групповым пристрастиям. Выдаваемый им за своего рода направление «эмоционализм» сам по себе является вызовом как по отношению к «большому стилю» символистов, так и к «формальному подходу».
Книга представляет собой самое полное из изданных до сих пор собрание стихотворений поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны. Она содержит произведения более шестидесяти авторов, при этом многие из них прежде никогда не включались в подобные антологии. Антология объединяет поэтов, погибших в первые дни войны и накануне победы, в ленинградской блокаде и во вражеском застенке. Многие из них не были и не собирались становиться профессиональными поэтами, но и их порой неумелые голоса становятся неотъемлемой частью трагического и яркого хора поколения, почти поголовно уничтоженного войной.
Творчество В.Г. Шершеневича (1893–1942) представляет собой одну из вершин русской лирики XX века. Он писал стихи, следуя эстетическим принципам самых различных литературных направлений: символизма, эгофутуризма, кубофутуризма, имажинизма. В настоящем издании представлены избранные стихотворения и поэмы Вадима Шершеневича — как вошедшие в его основные книги, так и не напечатанные при жизни поэта. Публикуются фрагментарно ранние книги, а также поэмы. В полном составе печатаются книги, представляющие наиболее зрелый период творчества Шершеневича — «Лошадь как лошадь», «Итак итог», отдельные издания драматических произведений «Быстрь» и «Вечный жид».
Александр Галич — это целая эпоха, короткая и трагическая эпоха прозрения и сопротивления советской интеллигенции 1960—1970-х гг. Разошедшиеся в сотнях тысяч копий магнитофонные записи песен Галича по силе своего воздействия, по своему значению для культурного сознания этих лет, для мучительного «взросления» нескольких поколений и осознания ими современности и истории могут быть сопоставлены с произведениями А. Солженицына, Ю. Трифонова, Н. Мандельштам. Подготовленное другом и соратником поэта практически полное собрание стихотворений Галича позволяет лучше понять то место в истории русской литературы XX века, которое занимает этот необычный поэт, вместе с В.
«… Мережковский-поэт неотделим от Мережковского-критика и мыслителя. Его романы, драмы, стихи говорят о том же, о чем его исследования, статьи и фельетоны. „Символы“ развивают мысли „Вечных Спутников“, „Юлиан“ и „Леонардо“ воплощают в образах идеи книги о „Толстом и Достоевском“, „Павел“ и „Александр I и декабристы“ дают предпосылки к тем выводам, которые изложены Мережковским на столбцах „Речи“ и „Русского Слова“. Поэзия Мережковского – не ряд разрозненных стихотворений, подсказанных случайностями жизни, каковы, напр., стихи его сверстника, настоящего, прирожденного поэта, К.