Стихотворения - [134]
«Моей любви никто не может смерить…»>*
В. 1909. № 3. Черновой автограф — РТ-1. В Рук. 1911 ст. 1: «Мою любовь никто не сможет смерить».
«Не верю солнцу, что идет к закату…»>*
В. 1909. № 3, с разночтениями в ст. 8: «Светило всходит, зло смеясь закату», ст. 19–22:
Черновой автограф — РТ-1 (под загл. «Сестина»). В Рук. 1911 — журнальный вариант.
«Не могу я вспомнить без волненья…»>*
Журнал ТЛХО, вторая половина сезона 1908/1909. № 7. Черновой автограф — РТ-1 (под загл. «Canzoniere. Канциона»).
«Когда и как придешь ко мне ты…»>*
Черновой автограф — РГАЛИ. Я маски пел. См. ст-ние 4 в цикле 2–1 3, а также: «Маски ловятся слепо в повязке жмурок» (Кузмин М. Куранты любви. М., 1910. С. 2).
«Когда и как приду к тебе я…»>*
Журнал ТЛХО. 1908/1909. № 8 с пометой: «Паранино, 25 февраля 1909»). — Альманах для всех. СПб., 1911. Кн. 2. Черновой автограф — РГАЛИ.
«Что сердце? огород неполотый…»>*
Журнал ТХЛО. 1909/19 Ю. № 1 (факсимильное воспроизведение автографа) с датой: декабрь 1908. Беловой и черновой автографы — РГАЛИ. См. в письме к Г. В. Чичерину от 13 октября 1898 г.: «Моя душа вся вытоптана, как огород лошадьми. И иногда мне кажется таким прекрасным, таким желательным — умереть. я, здоровый и смеющийся, умираю от жажды любви, и никогда не люблю, и боюсь любить, хотя я знаю, что воскрес бы от этого» (РНБ, арх. Г. В. Чичерина). Ср. также в Дневнике 2 апреля 1908: «Приехал Сапунов. Заезжал к Людмиле, не застал. Были Макс, Ремизов, Новицкий, князь, Сухотин, Серг<ей> Серг<еевич> и Сапунов, очень милый и дорогой. Было не скучно. Сапунов и Позняков сидели долго. Сговорились завтра встретиться. Московские всегда меня привлекают. Ничего не делаю. Как неполотый огород».
«Умру, умру, благословляя…»>*
ЗР. 1909. № 1 с датой: 1908. Черновой автограф — РТ-1.
II. Осенний май>*
Весь цикл — Антология. М., 1911. Черновой автограф цикла — РГАЛИ, с пометой: «Стихи Всеволоду Князеву посвящаются, как и все, что я имею написать». Участвовать в сборнике Кузмина пригласил Андрей Белый в недатированном письме (РНБ, арх. П. Л. Вакселя). Всеволод Князев — см. примеч. 109.
«Трижды в темный склеп страстей томящих…»>*
В первой публ. ст. 27: «Сердце все дрожит и пламенеет». В Рук. 1911 ст. 1: «Трижды в темный склеп тюрьмы томящей». Черновой автограф — РГАЛИ.
«Коснели мысли медленные в лени…»>*
Беловой автограф — Изборник.
«В краю Эстляндии пустынной…»>*
В краю Эстляндии пустынной. Лето 1910 г. Князев проводил в Аренсбурге на о. Эзель (ныне Сааремаа).
III. Весенний возврат>*
В Рук. 1911 раздел, посвященный Всеволоду Князеву (см. примеч. 109) и датированный мартом 1911 г., состоял из двух частей, первая из которых лишена нумерации отдельных ст-ний и состоит из ст-ний: 1 данного цикла; 4 из цикла 614–621 (без загл.); 2 и 5 данного цикла. Вторая часть пронумерована: 4–6 и состоит из ст-ний 3 из цикла 614–621 (без загл.); 3 и 4 из данного цикла.
«Проходит все, и чувствам нет возврата…»>*
«Московская газета». 1911, 4 сентября. Черновой автограф с датой: 26 февраля <1911> — РГАЛИ. «Проходит все, и чувствам нет возврата» — неточно цитируемая первая строка романса С. В. Рахманинова на стихи Д. М. Ратгауза: «Проходит все, и нет к нему возврата».
«Может быть, я безрассуден…»>*
Черновой автограф с датой: 4 марта <1911> — РГАЛИ. Мне не страшен дальний Псков. См.: «Явился и Всеволод, мил, но суховат, синяки под глазами: что он там делал во Пскове?» (Дневник, 25 марта 1911). «Сорок мученик» — 9 марта ст. ст.
«Как радостна весна в апреле…»>*
Беловой автограф — Стихи-19. В Рук. 1911 дата — 1911, апрель. Черновой автограф с датой: 5 апреля <1911> — РГАЛИ. Пойдем сниматься к Буасона. Имеется в виду фотография «Боасон и Эглер» на Невском пр., 24. См.: «Князев пришел и вдруг стал разводить разные теории о девстве, плутовстве и т. д. Вышла сцена: не знаю, понял ли он, но все слухи о нем ожили в моем воспоминаньи. Кое-как примирились. Снимались уже весело. <олод> всех пленил. Гум<илев> говорит, что это самый красивый мущина, которого бы он видел» (Дневник, 4 апреля 1911).
«Окна́ неясны очертанья…»>*
Беловой автограф — Стихи-19. В Рук. 1911 дата — 1911, май. Черновой автограф с датой: 7 мая 1911 — РГАЛИ. Окна неясны очертанья… см. в ст-нии В. Г. Князева «М. А. К-ну»: «Можем снова найти потерянный Рай при смутном мерцаньи окна» (Князев В. Стихи. СПб., 1914. С. 50).
«У окна стоит юноша, смотрит на звезду…»>*
А. 1911. № 5. Черновой автограф с датой: 8 марта 1911 — РГАЛИ.
IV. Зимнее солнце>*
В Рук. 1911 цикл, датированный: «1911. Февраль», разделился на две части. Первая из них лишена нумерации (в нее входят ст-ния 1–5), вторая состоит из пронумерованных ст-ний 6–8, из которых ст-ния 6–7 переписаны рукой Кузмина, а 8 — неизвестной нам. Кузнецов Николай Дмитриевич (ум. 1942) — актер театра «Дом интермедий». См. ретроспективную запись в Дневнике от 28 октября 1910 г.: «…сколько здесь произошло: весь блеск и вся трагедия нашего театра, любовь к Кузнецову, приезд Князева, работы, надежды, разочарование, деньги и безденежье. Москвичи, ссоры, дружбы. Я теперь с Ник. Дмитр. всех и все растерял».
Повесть "Крылья" стала для поэта, прозаика и переводчика Михаила Кузмина дебютом, сразу же обрела скандальную известность и до сих пор является едва ли не единственным классическим текстом русской литературы на тему гомосексуальной любви."Крылья" — "чудесные", по мнению поэта Александра Блока, некоторые сочли "отвратительной", "тошнотворной" и "патологической порнографией". За последнее десятилетие "Крылья" издаются всего лишь в третий раз. Первые издания разошлись мгновенно.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.
Жизнь и судьба одного из замечательнейших полководцев и государственных деятелей древности служила сюжетом многих повествований. На славянской почве существовала «Александрия» – переведенный в XIII в. с греческого роман о жизни и подвигах Александра. Биографическая канва дополняется многочисленными легендарными и фантастическими деталями, начиная от самого рождения Александра. Большое место, например, занимает описание неведомых земель, открываемых Александром, с их фантастическими обитателями. Отзвуки этих легенд находим и в повествовании Кузмина.
Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая». Вместе с тем само по себе яркое, солнечное, жизнеутверждающее творчество М. Кузмина, как и вся литература начала века, не свободно от болезненных черт времени: эстетизма, маньеризма, стилизаторства.«Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» – первая книга из замышляемой Кузминым (но не осуществленной) серии занимательных жизнеописаний «Новый Плутарх».
Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872–1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая».«Путешествия сэра Джона Фирфакса» – как и более раннее произведение «Приключения Эме Лебефа» – написаны в традициях европейского «плутовского романа». Критика всегда отмечала фабульность, антипсихологизм и «двумерность» персонажей его прозаических произведений, и к названным романам это относится более всего.
Творчество В.Г. Шершеневича (1893–1942) представляет собой одну из вершин русской лирики XX века. Он писал стихи, следуя эстетическим принципам самых различных литературных направлений: символизма, эгофутуризма, кубофутуризма, имажинизма. В настоящем издании представлены избранные стихотворения и поэмы Вадима Шершеневича — как вошедшие в его основные книги, так и не напечатанные при жизни поэта. Публикуются фрагментарно ранние книги, а также поэмы. В полном составе печатаются книги, представляющие наиболее зрелый период творчества Шершеневича — «Лошадь как лошадь», «Итак итог», отдельные издания драматических произведений «Быстрь» и «Вечный жид».
«… Мережковский-поэт неотделим от Мережковского-критика и мыслителя. Его романы, драмы, стихи говорят о том же, о чем его исследования, статьи и фельетоны. „Символы“ развивают мысли „Вечных Спутников“, „Юлиан“ и „Леонардо“ воплощают в образах идеи книги о „Толстом и Достоевском“, „Павел“ и „Александр I и декабристы“ дают предпосылки к тем выводам, которые изложены Мережковским на столбцах „Речи“ и „Русского Слова“. Поэзия Мережковского – не ряд разрозненных стихотворений, подсказанных случайностями жизни, каковы, напр., стихи его сверстника, настоящего, прирожденного поэта, К.
Книга представляет собой самое полное из изданных до сих пор собрание стихотворений поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны. Она содержит произведения более шестидесяти авторов, при этом многие из них прежде никогда не включались в подобные антологии. Антология объединяет поэтов, погибших в первые дни войны и накануне победы, в ленинградской блокаде и во вражеском застенке. Многие из них не были и не собирались становиться профессиональными поэтами, но и их порой неумелые голоса становятся неотъемлемой частью трагического и яркого хора поколения, почти поголовно уничтоженного войной.
Александр Галич — это целая эпоха, короткая и трагическая эпоха прозрения и сопротивления советской интеллигенции 1960—1970-х гг. Разошедшиеся в сотнях тысяч копий магнитофонные записи песен Галича по силе своего воздействия, по своему значению для культурного сознания этих лет, для мучительного «взросления» нескольких поколений и осознания ими современности и истории могут быть сопоставлены с произведениями А. Солженицына, Ю. Трифонова, Н. Мандельштам. Подготовленное другом и соратником поэта практически полное собрание стихотворений Галича позволяет лучше понять то место в истории русской литературы XX века, которое занимает этот необычный поэт, вместе с В.