Стихотворения - [33]

В приютинских лесах.

И Гнедич там мечтает

О греческих богах,

Меж тем как замечает

Кипренский лица их

И кистию чудесной,

С беспечностью прелестной,

Вандиков ученик,

В один крылатый миг

Он пишет их портреты,

Которые от Леты

Спасли бы образцов,

Когда бы сам Крылов

И Гнедич сочиняли,

Как пишет Тянислов

Иль Балдусы писали,

Забыв и вкус и ум.

Но мы забудем шум

И суеты столицы,

Изладим колесницы,

Ударим по коням

И пустимся стрелою

В Приютино с тобою.

Согласны? — По рукам!

Между октябрем 1817 и ноябрем 1818

ПОДРАЖАНИЯ И ПЕРЕВОДЫ

БОГ

На вечном троне ты средь облаков сидишь

И сильною рукой гром мещешь и разишь.

Но бури страшные и громы ты смиряешь

И благость на земли реками изливаешь.

Начало и конец, средина всех вещей!

Во тьме ты ясно зришь и в глубине морей.

Хочу постичь тебя, хочу — не постигаю.

Хочу не знать тебя, хочу — и обретаю.

Везде могущество твое напечатленно.

Из сильных рук твоих родилось все нетленно.

Но все здесь на земли приемлет вид другой:

И мавзолеи где гордилися собой,

И горы вечные где пламенем курились,

Там страшные моря волнами вдруг разлились;

Но прежде море где шумело в берегах,

Сияют класы там златые на полях

И дым из хижины пастушечьей курится.

Велишь — и на земли должно все измениться,

Велишь — как в ветер прах, исчезнет смертных род!

Всесильного чертог, небесный чистый свод,

Где солнце, образ твой, в лазури нам сияет

И где луна в ночи свет тихий проливает,

Туда мой скромный взор с надеждою летит!

Безбожный лжемудрец в смущеньи на вас зрит.

Он в мрачной хижине тебя лишь отвергает:

В долине, где журчит источник и сверкает,

В ночи, когда луна нам тихо льет свой луч,

И звезды ясные сияют из-за туч,

И Филомелы песнь по воздуху несется, —

Тогда и лжемудрец в ошибке признается.

Иль на горе когда ветр северный шумит,

Скрипит столетний дуб, ужасно гром гремит.

Паляща молния по облаку сверкает,

Тут в страхе он к тебе, всевышний, прибегает,

Клянет тебя, клянет и разум тщетный свой,

И в страхе скажет он: «Смиряюсь пред тобой!

Тебя — тварь бренная — еще не понимаю,

Но что ты милостив, велик, теперь то знаю!»

1804 или 1805

СОН МОГОЛЬЦА

Баснь

Могольцу снилися жилища Елисейски:

Визирь блаженный в них

За добрые дела житейски,

В числе угодников святых,

Покойно спал на лоне гурий,

Но сонный видит ад,

Где, пламенем объят,

Терзаемый бичами Фурий,

Пустынник испускал ужасный вопль и стон.

Моголец в ужасе проснулся.

Не ведая, что значит сон.

Он думал, что пророк в сих мертвых обманулся

Иль тайну для него скрывал;

Тотчас гадателя призвал,

И тот ему в ответ: «Я не дивлюсь нимало.

Что в снах есть разум, цель и склад.

Нам небо и в мечтах премудрость завешало…

Сей праведник, визирь, оставя двор и град,

Жил честно и всегда любил уединенье. —

Пустынник на поклон таскался к визирям».

С гадателем сказав, что значит сновиденье,

Внушил бы я любовь к деревне и полям.

Обитель мирная! в тебе успокоенье

И все дары небес даются щедро нам.

Уединение, источник благ и счастья!

Места любимые! ужели никогда

Не скроюсь в вашу сень от бури и ненастья?

Блаженству моему настанет ли чреда?

Ах! кто остановит меня под мрачной тенью?

Когда перенесусь в священные леса?

О Музы! сельских дней утеха и краса!

Научите ль меня небесных тел теченью?

Светил блистающих несчетны имена

Узнаю ли от вас? Иль, если мне дана

Способность малая и скудно дарованье,

Пускай пленит меня источников журчанье.

И я любовь и мир пустынный воспою!

Пусть Парка не прядет из злата жизнь мою

И я не буду спать под бархатным наметом:

Ужели через то я потеряю сон?

И меньше ль по трудах мне будет сладок он,

Зимой — близ огонька, в тени древесной — летом?

Без страха двери сам для Парки отопру,

Беспечно век прожив, спокойно и умру.

<1808>

К ТАССУ [12]

Позволь, священна тень, безвестному певцу

Коснуться к твоему бессмертному венцу

И сладость пения твоей авзонской Музы,

Достойной берегов прозрачной Аретузы,

Рукою слабою на лире повторить

И новым языком с тобою говорить![13]

Среди Элизия близ древнего Омира

Почиет тень твоя, и Аполлона лира

Еще согласьем дух поэта веселит.

Река забвения и пламенный Коцит

Тебя с любовницей, о Тасс, не разлучили:[14]

В Элизии теперь вас Музы съединили,

Печали нет для вас, и скорбь протекших дней,

Как сладостну мечту, объемлете душой…

Торквато, кто испил все горькие отравы

Печалей и любви и в храм бессмертной славы,

Ведомый Музами, в дни юности проник, —

Тот преждевременно несчастлив и велик![15]

Ты пел, и весь Парнас в восторге пробудился,

В Феррару с Музами Феб юный ниспустился,

Назонову тебе он лиру сам вручил,

И Гений крыльями бессмертья осенил.

Воспел ты бурну брань, и бледны Эвмениды

Всех ужасов войны открыли мрачны виды:

Бегут среди полей и топчут знамена,

Светильником вражды их ярость разжжена,

Власы растрепанны и ризы обагренны,

Я сам среди смертей… и Марс со мною медный…

Но ужасы войны, мечей и копий звук

И гласы Марсовы как сон исчезли вдруг:

Я слышу вдалеке пастушечьи свирели,

И чувствия душой иные овладели.

Нет более вражды, и бог любви младой

Спокойно спит в цветах под миртою густой.

Он встал, и меч опять в руке твоей блистает!

Какой Протей тебя, Торквато, пременяет,

Какой чудесный бог чрез дивные мечты

Рассеял мрачные и нежны красоты?

То скиптр в его руках или перун зажженный,

То розы юные, Киприде посвященны,