Стихотворения, 1859–1860 гг. - [12]

Но он зато – краса природы,

А неизменно черный пень

Стоит бесчисленные годы.

Елка 24 декабря 1857

Елка, дикую красу

Схоронив глубоко,

Глухо выросла в лесу,

От людей далеко.

Ствол под жесткою корой,

Зелень – все иголки,

И смола слезой, слезой

Каплет с бедной елки.

Не растет под ней цветок,

Ягодка не спеет;

Только осенью грибок,

Мхом прикрыт – краснеет.

Вот сочельник рождества:

Елку подрубили

И в одежду торжества

Ярко нарядили.

Вот на елке – свечек ряд,

Леденец крученый,

В гроздьях сочный виноград,

Пряник золоченый

Вмиг плодами поросли

Сумрачные ветки;

Елку в комнату внесли:

Веселитесь, детки!

Вот игрушки вам. – А тут,

Отойдя в сторонку,

Жду я что – то мне дадут —

Старому ребенку?

Нет играть я не горазд:

Годы улетели.

Пусть же кто-нибудь подаст

Мне хоть ветку ели.

Буду я ее беречь, —

Страждущий проказник, —

До моих последних свеч,

На последний праздник.

К возрожденью я иду;

Уж настал сочельник:

Скоро на моем ходу

Нужен будет ельник.

Упоение

Взором твоим я утешен,

Жадно смотрю тебе в очи;

С блеском полудня в них смешан

Мрак соблазнительной ночи.

Пью я блаженство и муку,

Слушая детский твой лепет;

Страстно схватив твою руку,

Чувствую жар я и трепет;

Вырваться сердце готово;

Грудь и томится и млеет;

Хочется вымолвить слово:

Сохнет язык и немеет.

Нету ни воли, ни силы!

Нет ни мольбы, ни заклятий!

Мертвый – хочу из могилы

Кинуться в пламень объятий

В музеуме скульптурных произведений

Ага! – Вы здесь, мои возлюбленные боги!

Здорово, старики – сатиры козлогноги

И нимфы юные! Виновник нежных мук —

Амур – мальчишка, здесь, прищурясь, держит лук

И верною стрелой мне прямо в сердце метит,

Да нет, брат, опоздал: грудь каменную встретит

Стрела твоя; шалишь!.. над сердцем старика

Бессильна власть твоя. Смеюсь исподтишка

Коварным замыслам. – А, это ты Венера!

Какая стройность форм, гармония и мера!

Из рук божественных одною грудь прикрыв,

Другую наискось в полтела опустив,

Стоишь, богиня, ты – светла, лунообразна;

И дышишь в мраморе всей роскошью соблазна;

А там – в углу, в тени – полуземной урод

Любуется тобой, скривив беззубый рот,

А позади тебя, с подглядкой плутоватой,

Присел на корточки – повеса – фавн мохнатый.

А тут крылатые, в гирлянду сплетены

Малютки, мальчики, плутишки, шалуны:

Побочные сынки! прелюбодейства крошки!

Ручонки пухлые и скрюченные ножки,

Заброшенные вверх. – Задумчиво поник

Здесь целомудрия богини важный лик;

Смотрю и думаю, – и все сомненья боле:

Не зависть ли уж тут! Не девство поневоле!

Вот нимфы разные от пиндовых вершин:

Та выгнутой рукой склоняет свой кувшин

И льет незримою, божественную влагу;

Та силится бежать – и замерла – ни шагу!

Страсть догнала ее… Противиться нельзя!

Покровы падают с плеча ее скользя,

И разъясняются последние загадки, —

И мягки, нежны так одежд упавших складки,

Что ощупью рукой проверить я хочу,

Не горный ли виссон перстами захвачу;

Касаюсь: камень, – да!.. Нет все еще немножко

Сомнительно. – А как прелестна эта ножка!

Коснулся до нее, да страх меня берет…

Вот – вижу – Геркулес! Надулись мышцы, жилы;

Подъята палица… Я трус; громадной силы

Боюсь: я тощ и слаб – итак, прощай, силач,

Рази немейских львов! А я вприпрыжку, вскачь

Спешу к другим. Прощай! – А! Вот где, вот

Приманка!..

Сладчайшим, крепким сном покоится вакханка;

Под тяжесть головы, сронившей вязь венка,

В упругой полноте закинута рука;

В разбросе волосы объемлют выгиб шеи

И падают на грудь, как вьющиеся змеи;

Как в чувственности здесь ваятель стал высок!

Мне в мраморе сквозит и кровь, и гроздий сок.

А вот стоят в кусках, но и в кусках велики,

Священной пылью лет подернуты антики:

Привет вам, ветхие! – Кто ж это, кто такой

Стоит без головы, с отшибленной рукой?

У тех чуть держатся отшибленный ноги;

Там – только торс один. Изломанные боги!

Мы сходны участью: я тоже изможден,

Расшиблен страстию и в членах поврежден;

Но есть и разница великая меж нами:

Все восхищаются и в переломке вами,

Тогда как мне, – Увы! – сужден другой удел:

Не любовались мной, когда я был и цел.

И ты, Юпитер, здесь. Проказник! Шут потешник!

Здорово, старый бог! Здорово, старый грешник!

Здорово, старый чорт! – Ишь как еще могуч

Старинный двигатель молниеносных туч!

Охотник лакомый, до этих нимф прелестных!

Любил земное ты и в существах небесных.

Досель еще на них ты мечешь жадный взгляд.

Я знаю: ты во всех был превращаться рад

Для милых – в лебедя, что верно, помнит Леда,

Где надо – в юношу, в орла – для Ганимеда,

И высунув рога и утучнив бока,

Влюбленный ты мычал и в образе быка;

Бесстыдник! Посмотри: один сатир нескрытно

Смеется над тобой так сладко, аппетитно

(Забыто, что в руках властителя – гроза),

Смеется он; его прищурились глаза,

И расплылись черты так влажно, шаловливо,

В морщинке каждой смех гнездится так игриво,

Что каждый раз, к нему едва оборочусь, —

Я громко, от души, невольно засмеюсь.

Но – мне пора домой; устал я ноют ноги…

Как с вами весело, о мраморные боги!

Люцерн

Дыша безмятежно и мерно,

Храня светло – зеркальный вид,

Под сению башен Люцерна

Зеленое озеро спит.

Блестят его струек узоры,

Светла его мелкая рябь,

И нежит и радует взоры

Его изумрудная хлябь,

И складки как тонко рядами

Бегут по утоку воды,

Как будто бы ангел перстами

Ведет этих складок ряды;

И крытые дымкой тумана

При озере этом стоят