Стихотворения, 1859–1860 гг. - [10]

И те же пастушки, и те ж пастушки,

И те же барашки, барашки.

Взгляните: вот Хлоя – Тирсиса жена!

Как цвет под росой – в бриллиантах она

И резвится – сущий ребёнок;

И как её любит супруг – пастушок!

И всяк при своём: у него есть рожок,

У ней есть любимый козлёнок,

Но век наш во многом ушёл далеко:

Встарь шло от коровок да коз молоко,

Всё белое только, простое;

Теперь, чтоб другого добыть молочка,

Дориса доит золотого бычка

И пьёт молоко золотое.

Женатый Меналк – обожатель Филлид —

Порой с театральной Филлидой шалит.

Дамет любит зелень и волю —

И, нежно губами до жениных губ

Коснувшись, Дамет едет в Английский клуб

Пройтись по зелёному полю;

Тасуясь над зеленью этих полей,

Немало по ним ходит дам, королей;

А тут, с золотыми мечтами,

Как Дафнисы наши мелки заострят —

Зелёное поле, глядишь, упестрят,

Распишут цветами, цветами.

На летних гуляньях блаженство мы пьём.

Там Штрауса смычок засвистал соловьём;

Там наши Аминты – о боже! —

В пастушеских шляпках на радость очам,

Барашками кудри бегут по плечам; —

У Излера пастбище тоже.

Бывало – какой-нибудь нежный Миртил

Фаншеттину ленточку свято хранил,

Кропил умиленья слезами,

И к сердцу её прижимал и к устам,

И шёл с ней к таинственным, тихим местам —

К беседке с луной и звездами.

Мы ленточку тоже в петличку ввернуть

Готовы. А звёзды? На грудь к нам! На грудь!

Мы многое любим сердечно, —

И более ленточек, более звезд

Мы чтим теплоту и приятность тех мест,

Где можно разлечься беспечно.

Мы любим петь песни и вечно мечтать,

И много писать, и немного читать

(Последнее – новый обычай).

Немного деревьев у нас на корнях,

Но сколько дремучих лесов в головах,

Где бездна разводится дичи!

Вотще бы хотел современный поэт

Сатирой взгреметь на испорченный свет:

Хоть злость в нём порою и бродит —

Всё Геснером новый глядит Ювенал,

И где он сатиру писать замышлял, —

Идиллия, смотришь, выходит.

Сельские отголоски

Переселение

Срок настал. Оставив город шумной,

От него я скрылся, как беглец:

От тревог той жизни неразумной

Отдохнуть пора мне наконец.

Душно там; громадность да огромность

Ждут меня, – и посреди всего

Сознаю я горькую бездомность:

Нет нигде домишка моего.

Что я там? – Не гость и не хозяин;

Чувствую – там не по мне земля.

«Город – мой» – мне всюду шепчет Каин,

Авелю отведены поля.

То ли дело в мирной сельской доле;

Вольное, широкое житьё!

Выйду ль я, да разгуляюсь в поле —

Это поле, кажется, моё.

Где себе ни выберу я место,

Лягу тут: точь – в – точь пришёл домой;

Ну, а лес – то… боже мой! А лес – то —

Тёмный лес – весь совершенно мой!

Там – посев; там хижины, строенья.

Прохожу по каждому двору:

Кажется – тут все мои владенья,

Только я оброка не беру.

У меня ковёр тут под ногами —

Шелковистый, бархатный ковёр,

Мягкий, пышный, затканный цветами —

Злаки, мох и травка вперебор.

Там просвет, там тени по утёсам;

Виды, виды – любо посмотреть!

А с лугов мне веет сенокосом…

Запах – то! Дохнуть – и умереть!

Я иду: колосья ржи – взгляните!.

Все под ветром кланяются мне.

«Здравствуйте, друзья мои, растите, —

Мыслю я, – и полнитесь в зерне!»

Царь я; солнце у меня в короне;

У меня вот зеркало – река!

У меня на голубом плафоне

В позолоте ходят облака.

Живопись – то, живопись какая!

Вы всмотритесь: что за колорит!

Эта краска, искрясь и сверкая,

Семьдесят столетий так горит.

Утром встал я: мне заря блеснула

Алой лентой; пред моим окном

Мельница мне крылья распахнула

И глядит торжественным крестом.

Жизнь ведёт под тем крестом отшельник…

Не ищи других завидных мест!

Этот крест – твой орден, добрый мельник,

И тебя питает этот крест.

Всех здесь будит утра в час обычный

Гласом трубным мой герольд – пастух,

Иль повеса и крикун публичный

С красным гребнем либерал – петух.

В полдень вся горит моя палата

Золотом; всё в красках, всё пестро;

Вечер мне шлёт пурпур свой с заката;

Ночь в звездах мне сыплет серебро.

А роса – то – перлы, бриллианты!

Эти слёзы чище всяких слёз;

Птички мне певцы и музыканты,

Соловей – мой первый виртуоз.

Церковь тут, – и сельское кладбище

Близко так и ельник тут в виду.

Вот мое последнее жилище!

Хорошо. Я дальше не пойду.

Вечерние облака

Уж сумрак растянул последнюю завесу;

Последние лучи мелькают из – за лесу,

Где солнце спряталось. Волшебный час любви!

Заря затеплилась – и вот ее струи,

Объемля горизонт, проходят чрез березки,

Как лент изрезанных багряные полоски.

Там, светлым отблеском зари освещены,

Густые облака, сбегая с вышины,

Нависли пышными янтарными клубами,

А дальше бросились капризными дугами,

И это вьется все, запуталось, сплелось

Так фантастически, так чудно, идеально,

Что было бы художнику дано

Все это перенесть ко мне на полотно,

Сказали б: хорошо, но как ненатурально!

Молитва природы

Я вижу целый день мучение природы:

Ладьями тяжкими придавленные воды

Браздятся; сочных трав над бархатным ковром

Свирепствует коса; клонясь под топором,

Трещит столетний дуб в лесу непроходимом,

И ясный свет небес коптится нашим дымом.

Мы ветру не даем свободно пролететь:

Вот мельницы – изволь нам их вертеть!

Дуй в наши паруса! – природа помолиться

Не успевает днем предвечному творцу:

Томится человек и ей велит томиться

С утра до вечера… Но день идет к концу;

Вот вечер, – вот и ночь, – и небо с видом ласки

Раскрыла ясных звезд серебряные глазки,