Степан Разин и его время - [25]

Однако непомерно властный и честолюбивый Никон не только не стал оплотом царского престола, но и повел дело так, что чуть не пошатнул самые его основы.

Происходивший из простых мордовских мужиков, патриарх посмел утверждать, что церковь стоит выше светской власти, а стало быть, он, верховный церковный иерарх, выше государя. Так «Тишайший», собиравшийся с помощью церковной реформы обуздать все еще чрезвычайно сильную и строптивую феодальную знать, нежданно-негаданно столкнулся с оппозицией там, где вовсе не предвидел, и мало того вынужден был призвать боярскую аристократию в союзники в борьбе с исступленно отстаивавшим свой приоритет патриархом. Схлестнувшись в яростном споре с царем о месте церкви в государстве, дерзнув усомниться в царском величии, Никон сам вынес себе приговор.

Поместный собор[24] 1667 года осудил его за оскорбление государя и самовольные и своекорыстные действия по управлению церковью. Никон кончал жизнь в ссылке в Белозерском крае простым монахом Ферапонтова монастыря. Но он не смирился и причинял царю немалое беспокойство своими эпистолярными обличениями. «… Если и умертвить прикажет, — писал с беспощадной откровенностью новый чернец Ферапонтовой обители о всесилии «Тишайшего», — то умерщвляют, если прикажет погубить — губят, сокрушить — сокрушают, прикажет строить — строят, прикажет резать — режут…»

Немало треволнений доставили «Тишайшему» и ярые противники никонианской (реформированной при Никоне по греческим образцам. — Авт.) церкви — раскольники, или старообрядцы. В их лагере оказались как низы, так и верхи тогдашнего общества. Темные, забитые крепостным строем люди под воздействием таких страстных проповедников старой веры, как протопоп Аввакум или Капитон, выступали против нового издания православия, по невежеству и неведению связывая с ним пришедшиеся на тот же хронологический период резкое ухудшение своего положения, усиление крепостнического зажима и даже свирепствовавшие в то время эпидемии. Однако среди староверов были и представители титулованной феодальной знати. Что же общего было между посадским тяглецом или перебивавшимся с хлеба на воду крестьянином и, например, знаменитой боярыней Феодосией Прокопиевной Морозовой — героиней одноименной картины В. И. Сурикова? Пожалуй, только одно — использование раскола как формы выражения своего недовольства. Чем были недовольны угнетенные массы, пояснять не надо. Но встает вопрос: а что же не устраивало верхушку господствующего класса? Во-первых, в новшествах, за которые ратовал Никон, она усматривала ущемление своих интересов, видела угрозу утраты былого влияния в государственных делах, поскольку церковная реформа изначально должна была во многом содействовать усилению самодержавия и, если бы властолюбивый патриарх не повернул по-своему, она бы этому всецело и послужила. Во-вторых, русская аристократия вообще крайне туго, неохотно, а часто враждебно воспринимала что-то новое, предпочитая жить по освященной традициями старине. Особую неприязнь у князей и бояр вызывали какие-либо установления, заимствованные за рубежом, будь то у греков или у немцев. Столь болезненная реакция на проникающие в Россию иностранные элементы опять-таки объясняется устойчивым нежеланием перемен.

Но ни раскольничье движение с его массовым бегством в далекие скиты — своего рода лесные монастыри, ни происки низложенного Никона, ни другие потрясения не шли в глазах «Тишайшего» ни в какое сравнение с разинским восстанием. Даже само имя Разин внушало всему классу господ и царю как верховному феодалу страх и смятение, ибо в имени этом слышалось им что-то грозное, неотвратимое, разящее.

Разин поднимался против ревностно оберегаемого боярами, дворянами, религией, официальной моралью порядка вещей и уклада жизни. Безропотность, покорность — вот качества, которые желали с молодых ногтей видеть господа в зависимых от них людях. Церковь прилагала огромные усилия, чтобы с малых лет воспитывать прихожан в рабском смирении и нестроптивости. Ребенку внушали «бесстрастие телесное имети, ступание кротко, глас умерен, слово благочинно, пищу и питие немятежно». Детям усердно и многажды вдалбливали две истины — молчание и послушание.

Но люди противились рабской участи, не притерпевались к своей неволе. Их вынужденное повиновение могло в любой момент обернуться открытым протестом, сопротивлением, бунтом. И как боярам и дворянам было не бояться «крамольника» Разина, если он будил в людях веру в свои силы, надежду на то, что всем миром нельзя не одолеть мучителей и недругов народа. Деятельная натура предводителя крестьянской войны, его общественный темперамент и оптимизм привлекали к нему взоры огромной массы угнетенных. Но главным социальным магнитом для них была, конечно, утверждавшаяся там, где прошли разинцы, вольница.

Враги восстания не прочь были упростить личность Разина, изобразить его этаким лихим и бесшабашным рубакой, который наудачу пускается в опасные авантюры. Но совершенно иным предстает «батюшка» Степан Тимофеевич в народном эпосе. Это вовсе не примитивный смутьян, которому все нипочем и море по колено, а сильный, духовно непоколебимый и стойкий человек с богатым внутренним миром, но сомневающийся, мятущийся, часто погруженный в крепкую, иногда кручинную думу.