История эмиграции в России насчитывает не одно столетие, и с какого времени она берет начало, наука пока не дала ответ. В отличие от послеоктябрьского исхода из страны предшествующие этапы русского рассеяния по миру мало освещены в литературе, далеко не все факты известны, да и уже имеющаяся информация до сих пор толком не собрана и не обобщена.
Сейчас заявило о себе целое направление в отечественной историографии, условно названное эмигрантоведением, наметились обнадеживающие тенденции, обещающие, что тема «Русские в зарубежье», в том числе и ее обращенная в прошлое ретроспективная составляющая, получит всестороннее изучение. И эту предлагаемую вниманию читателя книгу автор рассматривает как посильный предварительный взнос в разработку начальной истории русских на чужбине.
В том, что иметь в виду под историей русских в зарубежье и как толковать укоренившееся понятие «русское зарубежье», среди ученых нет единодушия.
До недавнего времени периодизацию истории русского зарубежья начинали с 1917 года и традиционно увязывали с тремя волнами эмиграции.
Отдельными историками высказывались мнения, что феномен русского зарубежья возник гораздо раньше, одновременно с эмиграцией, причем даже наметилась тенденция сдвигать хронологическую границу этого явления все ниже и ниже, вплоть до эпохи Киевской Руси.
Существующие в современной науке расхождения не исключают каких-то общих позиций. Так, все сходятся в том, что эмиграция – это вынужденное или добровольное переселение из своего отечества в другую страну по политическим, экономическим или иным причинам. Не вызывает несогласия и распространение этого термина на пребывание за рубежом после такого переселения, а также употребление слова в собирательном смысле, когда под эмиграцией подразумеваются покинувшие родину и нашедшие пристанище за границей лица.
Но вот далее консенсус заканчивается и начинаются несовпадения взглядов и полемика.
Один из тезисов, восходящих еще к советской историографии, сводится к тому, что до начала XX века в России не существовало права на эмиграцию. Оно было даровано только царским манифестом в 1905 году.
Однако отсутствие этого права вовсе не означало отсутствие самого явления. Пусть не было официальной эмиграции, зато существовала неофициальная, и за рубежом проживали представители различных слоев и прослоек русского общества.
Достаточно представительный ряд историков (В.Я. Гросул, Е.И. Пивовар, А.В. Квакин и др.) считают, что послеоктябрьскому русскому зарубежью по крайней мере уже в течение ста лет предшествовало дооктябрьское.
Под русским зарубежьем принято понимать постоянные колонии выходцев из России – их кружки, организации, салоны, землячества, духовные миссии Русской церкви за рубежом, устойчивые объединения студентов и стажеров в заграничных университетах и институтах, творческие сообщества и союзы писателей, художников, актеров, ученых, то есть целый русский мир, тесно связанный со странами пребывания, но живущий своей особой, самостоятельной жизнью, и, в отличие от послеоктябрьского зарубежья, не порывавший связи с родиной.
Эмиграция и русское зарубежье – явления, конечно, близкие, сопряженные, тесно связанные между собой, но это не одно и то же.
По разумению автора, было бы неоправданно приравнивать как эмиграцию вообще, так и всякое представительное и длительное пребывание наших соотечественников в других странах к понятию «русское зарубежье», однако условное использование самого этого термина для удобства обозначения в научно-популярной книге он считает допустимым и применительно к географическим точкам и ареалам с компактными группами выходцев из России вообще.
Сегодня было бы преждевременно останавливаться на какой-то определенной нижней границе, которая послужила бы условной хронологической отметкой, отмеряющей и знаменующей начало устойчивого пребывания русских за рубежом. Тем не менее уже сейчас наука располагает убедительными фактами, подтверждающими такое стабильное, длительное или даже постоянное присутствие. Это относится, например, к монастырской братии на Афоне, к иностранным подворьям Русской православной церкви, к торговым дворам новгородцев в ганзейских городах.
Опрометчиво безоговорочно относить названные объекты к изначальным точкам отсчета истории русских зарубежных поселений и расценивать их не как зачаточно-эфемерные, а как сколько-нибудь системные образования, располагающие ресурсами реального влияния. Ни для XIII, ни даже для XIV–XV столетий подобное утверждение не будет корректным по той простой причине, что представляет собой типичный анахронизм, то есть не нечто спорное, а серьезную ошибку против хронологии, выражающуюся в отнесении фактов и явлений одного порядка и строго конкретного времени к другой эпохе.
Однако нет сомнения, что оазисы русского мира как отдельные пункты притяжения и поселения соотечественников действительно имели место в иноязычном окружении гораздо раньше, чем это принято считать, и играли своеобразную роль как бы русского предзарубежья. Здесь важно вовсе не установить рекордно низкую планку хронологического предела и искусственно состарить русскую эмиграцию как явление. Речь о другом, а именно о давней, берущей начало еще в Древней Руси тенденции делегировать за границу своих представителей, создавать землячества, вступать в диалог с иноязычной средой, осуществлять межкультурную коммуникацию, вписываться в мировое духовно-культурное пространство. Объективное, без гиперболизации и преувеличений из добрых и искренних патриотических побуждений, изучение того, когда, где и как это происходило и складывалось, приоткроет неизвестные пока страницы истории русского присутствия за рубежом, поможет выделить его новые этапы и линии преемственности.
