Статус документа: окончательная бумажка или отчужденное свидетельство? - [132]

Описание эмоций в визовых инструкциях готовит путешественника к встрече с пограничными службами, ведь для того, чтобы быть идентифицированным, ему необходимо «совпасть» с изображением, а значит, хоть на краткое время вновь прийти в представленное на снимке «расслабленное» состояние. Однако наш собственный опыт зарубежных поездок убеждает, что даже при максимальной рутинности пограничного досмотра ощущения, переживаемые под взглядом пограничника, далеки от спокойствия и умиротворенности.

Визовые инструкции обладают удивительной способностью «уничтожать следы» собственных культурных наслоений, убедительно описывая «конечный продукт» — фотографию — как воспроизводство максимально естественного образа. Именно мнимая повседневность, «обыденность» составляет одну из основных особенностей документной фотографии — производство образа человека «таким, как есть». Будучи уловкой, средством маскировки произведенных манипуляций, она герметизирует документность, защищает ее от рефлексивного «вскрытия».

Предписание «обыденности» облика, казалось бы, обеспечивающее максимальную свободу действий, на практике оборачивается императивом, ограничивающим возможные варианты презентаций. Любопытно, что оно распространяется преимущественно на внешность и одежду, не затрагивая ставших привычными в повседневной жизни, но визуально нелегитимных «расширений тела»: наушников, hands-free устройств и прочих гаджетов. Так, правила визовой фотографии США особо оговаривают недопустимость снимков с различными техническими приспособлениями.

В своих попытках выявить «истинное лицо» заявителя визовые инструкции используют ряд приемов, отвлекающих наше внимание от значимости изображения как разыгрываемой роли. Один из таких приемов — объективация изображения, перевод видимого в миллиметры и пиксели, акцентирование технических параметров снимка. Не стоит видеть в подобном «отвлекающем маневре» злокозненность визовых служб — скорее это случайный механизм расстановки смысловых акцентов. Тем не менее эффект его вполне ощутим: в заведомо обреченных на провал попытках проконтролировать, занимает ли лицо требуемые 70–80 % снимка, или в чуть более успешных измерениях миллиметров от макушки до подбородка мы постепенно теряем контроль над разыгрываемым спектаклем, цель которого — убедить визовые службы в нашей благонадежности и получить вожделенное право на въезд в другую страну.

Возвращение контроля над происходящим, управление впечатлением возможно с помощью визуальных уловок — создания и презентации заявителем идентичности, соответствующей, по его мнению, требованиям принимающей стороны. Создание образа «благонадежной непривлекательности» в стиле «чем хуже, тем лучше» — одна из наиболее активно обсуждаемых на русскоязычных форумах и, судя по всему, часто используемых женских уловок. Визовым службам демонстрируется максимально «обнаженное» лицо заявительницы, свободное от косметики. Представленный образ считается «действенным аргументом» для разрешения въезда в страну, контролирующую брачную миграцию или секс-траффик:

«У корейцев приток русских девушек-невест происходит, вот они и беспокоятся, бедные. Еще добрый совет: фоткайтесь на визу без косметики и в день, когда плохо… выглядите. Волосы заберите. Очки можно надеть. Короче, таким ботаном — не родись красивой. Я так всегда делаю» (блог в ЖЖ).

«И фотографии тоже рекомендуют делать с утра и без макияжа (для девушек). Короче, чем хуже, тем лучше» (материалы сайта «Отзыв. ру»).

Подобные попытки выбирать желаемый облик наталкиваются на явное и скрытое сопротивление структур, присваивающих себе преимущественное право нанесения «культурных слоев». Примером «защиты визуальных границ» можно считать рассказ сотрудницы туристического агентства, недоуменно описывающей случаи представления фотографий в сари на индийскую визу.

Торжество или интрига идентификации

В эстонском консульстве Петербурга жизнь визового отдела, хорошо просматриваемая сквозь окошечки «Прием анкет», буквально кипит: жужжит ксерокс, туда-сюда снуют люди с кипами бумаг, беспрестанно звонит телефон. Отчего-то это зрелище завораживает. И особенно тот момент, когда твою свежепринятую анкету кладут поверх большой пачки точно таких же анкет. Она как бы вливается в общий поток бумаговорота, становится частью некоего производственного процесса. Этот процесс, вероятно, можно назвать производством идентичности или, точнее, одной из ее ипостасей — формального документа, наделяющего силой мобильности и, как бы высокопарно это ни звучало, властью над пространством. Довольно живо представляется следующая картинка. Строгий консул, просматривая анкеты, профессионально реконструирует биографию заявителя: вот некто родился — живет — работает — планирует поездку… При этом фотография, вынесенная на первую страницу, не просто дополняет биографию, но иллюстрирует ее, визуализирует этого «некто», делает его «явленным» и оттого «более реальным».

Статус такой фотографии достаточно высок, ибо отказ в визе может быть мотивирован не только «неправильностью анкеты», но и нарушением правил, касающихся фотографий на анкету. Единственный телефонный звонок из консульства одной из нас был связан именно с «неправильной» анкетной фотографией: сотрудник консульства вежливо, но в ультимативной форме попросил принести «обновленную фотографию», ибо «невозможно использовать ту же фотографию, которая уже была сдана год назад». Визу, правда, все-таки оформили. Но побегать и попереживать пришлось.