Статус документа: окончательная бумажка или отчужденное свидетельство? - [130]
Риторика инструкций — это сложное сочетание императивов и запретов, это долженствования, бесконечно перемежающиеся ограничениями. При этом языка для описания того, что же должно получиться в итоге, все равно не хватает. В ход идут фотографии, сопровождаемые скупыми комментариями: «правильно»/«неправильно». Попытки составителей хоть как-то упростить «конструкцию» заключаются в том числе и в создании смысловых блоков, отнюдь не гарантирующих связанности или однородности информации. Подобное «упрощение» лишь усугубляет положение дел, добавляя название блока к ранее перечисленным деталям:
«Правило № 4 „Открытые глаза“: „Глаза на фотографии должны быть открытыми. Линия глаз должна располагаться на уровне в 2/3 высоты фотографии (28–35 мм, около 60 %) от нижнего края снимка“» (из американских «Семи условий получения хорошей фотографии»).
Будучи, казалось бы, обращенными к обывателям, многие из требований к визовой фотографии напрямую адресуются «экспертам»-фотографам. Приоткрывая для неспециалистов новые области контроля, а значит, давая поводы для дополнительных сомнений, они не предлагают им средств и техник, позволяющих удостовериться, что лицо действительно занимает 70–80 % снимка, а темнота серого цвета составляет необходимые 18 %.
Значимость детали «привязывает» нас к инструкциям, заставляет следить за их обновлениями по логике «а вдруг?». Именно информационно избыточные инструкции становятся эталонами, определяющими не только особенности производства фотографии, но и степень детализации стандартов. После чтения многостраничных руководств, сталкиваясь с краткими пояснениями вроде: «одна цветная фотография размером 3,5 х 4 см, сделанная не более шести месяцев назад», невольно ищешь подвох, сомневаешься в их достаточности. Малочисленность требований внезапно перестает ассоциироваться со свободой выбора и воспринимается как источник потенциальных угроз, сокрытие консульскими службами необходимой информации. Одновременно даже не очень понятные, но детальные инструкции начинают восприниматься как точка опоры, защита от возможного произвола.
Ответом на действия служб, производящих и поддерживающих «визовую тревожность» и при этом ограничивающих доступ к необходимой информации, становится появление новых рынков услуг (в частности, предложение туристическими агентствами опции визовой съемки) и альтернативных экспертных сетей (от консультантов у посольств до тематических интернет-сообществ), выступающих в роли эффективных переводчиков бюрократических инструкций и действенных транквилизаторов. С их помощью фраза «Глаза (зрачки) должны находиться в зоне глаз на одинаковой высоте» (Правила визовой фотографии Посольства ФРГ) из бюрократической абракадабры превращается в не лишенный смысла алгоритм действий, а заявитель приобретает уверенность в своей способности справиться с визовой бюрократией:
«Нас так просто не напугаешь. <…> Если ваша цель гостевая виза, читайте и спокойно оформляйтесь» (материалы сайта «Самотур»).
Визовая фотография: драматургия культурных превращений
Мы полагаем, что специфику визовой фотографии, обладающей волшебной силой документа ости, следует искать в особенностях ее производства — процессе создания «культурного тела», его визуальной легитимации. Драматургия визовой фотографии включает в себя снятие нежелательных культурных наслоений, нанесение требуемых слоев и сокрытие следов — устранение «черновиков», сценариев происшедших перевоплощений.
Подготовка к фотографированию предполагает освобождение от культурных наслоений для обнажения некоей сущности. Все манипуляции с телами — снять очки (или сделать их прозрачными), убрать волосы, вынуть серьги (как на китайской визе), минимизировать религиозный платок — представляют собой поиск своего рода первоосновы человека, его «естественного» состояния:
«— Это вы еще наши фотографии для визы не видели. Там в Китае на визу фотографируются почти без косметики, без сережек и цепочек, напялили на нас одинаковые розовые кофты, волосы со лба убрали, и уши от волос освободили. Все на невидимочках…
— Странно. У нас можно в любой одежде и с любой прической… А там заставили и очки даже снять… ну ладно… а сережки и цепочки при чем?» (форум сайта «Littleone»).
Стремление «растворить» культурные наслоения затрагивает практически все видимое, расширяя поле контроля. Так, кожа становится частью экспозиции, визуально контролируемой поверхностью, состояние которой определяется визовой инструкцией: «тон кожи должен быть натуральным». Правило контролируемого «всевидения» распространяется и на детей. Их также необходимо сделать максимально видимыми, а для этого устранить визуальные помехи — пеленки, поддерживающие руки взрослых, игрушки, выполняющие функцию отвлекающего маневра. Но при этом важно представить ребенка как автономного субъекта — например, поддерживать его голову, если ребенок еще настолько мал (а требования визовых фотографий не имеют возрастных ограничений или, точнее, возрастных привилегий), что не может это делать сам. Приходится использовать возможности фотошопа или же проявлять ловкость, превращаясь в невидимую опору ребенка и таким образом создавая иллюзию его самостоятельности, даже самости, в прямом смысле «дотягивая» младенца до «полноценного» субъектного состояния.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Б. Поплавскому, В. Варшавскому, Ю. Фельзену удалось войти в историю эмигрантской литературы 1920–1930-х годов в парадоксальном качестве незамеченных, выпавших из истории писателей. Более чем успешный В. Набоков формально принадлежит тому же «незамеченному поколению». Показывая, как складывался противоречивый образ поколения, на какие стратегии, ценности, социальные механизмы он опирался, автор исследует логику особой коллективной идентичности — негативной и универсальной. Это логика предельных значений («вечность», «смерть», «одиночество») и размытых программ («новизна», «письмо о самом важном», «братство»), декларативной алитературности и желания воссоздать литературу «из ничего».
В книге Ирины Каспэ на очень разном материале исследуются «рубежные», «предельные» смыслы и ценности культуры последних десятилетий социализма (1950–1980-е гг.). Речь идет о том, как поднимались экзистенциальные вопросы, как разрешались кризисы мотивации, целеполагания, страха смерти в посттоталитарном, изоляционистском и декларативно секулярном обществе. Предметом рассмотрения становятся научно-фантастические тексты, мелодраматические фильмы, журнальная публицистика, мемориальные нарративы и «места памяти» и другие городские публичные практики, так или иначе работающие с экзистенциальной проблематикой.
В книге анализируются армяно-византийские политические отношения в IX–XI вв., история византийского завоевания Армении, административная структура армянских фем, истоки армянского самоуправления. Изложена история арабского и сельджукского завоеваний Армении. Подробно исследуется еретическое движение тондракитов.
Экономические дискуссии 20-х годов / Отв. ред. Л. И. Абалкин. - М.: Экономика, 1989. - 142 с. — ISBN 5-282—00238-8 В книге анализируется содержание полемики, происходившей в период становления советской экономической науки: споры о сущности переходного периода; о путях развития крестьянского хозяйства; о плане и рынке, методах планирования и регулирования рыночной конъюнктуры; о ценообразовании и кредиту; об источниках и темпах роста экономики. Значительное место отводится дискуссиям по проблемам методологии политической экономии, трактовкам фундаментальных категорий экономической теории. Для широкого круга читателей, интересующихся историей экономической мысли. Ответственный редактор — академик Л.
«История феодальных государств домогольской Индии и, в частности, Делийского султаната не исследовалась специально в советской востоковедной науке. Настоящая работа не претендует на исследование всех аспектов истории Делийского султаната XIII–XIV вв. В ней лишь делается попытка систематизации и анализа данных доступных… источников, проливающих свет на некоторые общие вопросы экономической, социальной и политической истории султаната, в частности на развитие форм собственности, положения крестьянства…» — из предисловия к книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На основе многочисленных первоисточников исследованы общественно-политические, социально-экономические и культурные отношения горного края Армении — Сюника в эпоху развитого феодализма. Показана освободительная борьба закавказских народов в период нашествий турок-сельджуков, монголов и других восточных завоевателей. Введены в научный оборот новые письменные источники, в частности, лапидарные надписи, обнаруженные автором при раскопках усыпальницы сюникских правителей — монастыря Ваанаванк. Предназначена для историков-медиевистов, а также для широкого круга читателей.
Грацианский Николай Павлович. О разделах земель у бургундов и у вестготов // Средние века. Выпуск 1. М.; Л., 1942. стр. 7—19.
Настоящая книга является первой попыткой создания всеобъемлющей истории русской литературной критики и теории начиная с 1917 года вплоть до постсоветского периода. Ее авторы — коллектив ведущих отечественных и зарубежных историков русской литературы. В книге впервые рассматриваются все основные теории и направления в советской, эмигрантской и постсоветской критике в их взаимосвязях. Рассматривая динамику литературной критики и теории в трех основных сферах — политической, интеллектуальной и институциональной — авторы сосредоточивают внимание на развитии и структуре русской литературной критики, ее изменяющихся функциях и дискурсе.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.