Статус документа: окончательная бумажка или отчужденное свидетельство? - [129]

та-тá-та крýгом голова,

та-тá-та до седин,

148–22

и 61.

Для начала сойдет. Завтра, все завтра. Утро вечера мудренее. Торопиться не стоит: успеется»[580].

Незадолго до гибели, уже в 1990-е годы, впустую растративший свою жизнь Криворотов «снимает» проститутку и в ответ на просьбу женщины дать свой телефон — чтобы она занесла поэта в список постоянных клиентов — диктует ей телефон давно оставленной им Ани, возлюбленной сначала его учителя Чиграшова, а потом и его самого. Телефон он запомнил потому, что включил номер в стихи. Этот сюжетный ход — критическая, гиньольная по своей мрачности травестия того восприятия телефонного номера как метонимии связи с личным прошлым, которое ранее было представлено в стихах Мандельштама, Тарковского и Галича. Характерно, что пересказанное в романе «<НРЗБ>» стихотворение Чиграшова содержит аллюзии на «Звездный каталог»[581].

Стремление основать новую культуру на эзотерической памяти, на традиции, транслируемой в узком уединенном кругу, Гандлевский интерпретирует как рухнувшую, дискредитированную утопию, а ее падение — как трагедию большого круга неофициальных литераторов. Роман основан на полемике с теми, кого автор, по-видимому, считает творцами этой утопии, в особенности с Набоковым и его романом «Дар» и, возможно, с Арсением Тарковским и Андреем Битовым (роман «Пушкинский дом»)[582]. В использовании в стихах номера телефона Гандлевский видит важнейший поведенческий жест носителей этой утопии и предвестие ее обреченности.

Насколько можно судить, Гандлевский полагал, что в «<НРЗБ>» подводит неутешительные итоги развития одной из ветвей русской неофициальной культуры. На мой взгляд, его роман о другом — это односторонняя в своей мрачности эпитафия тем представлениям о приватном, которые сложились в русской культуре XX века. Само написание эпитафии по такому поводу выглядит уместным: эти представления, как я попытался продемонстрировать, все больше уходят в прошлое (собственно, и «переписка» Машевского и Пурина была до некоторой степени прощанием с предыдущей эпохой). Но скорбный, разочарованный тон романа Гандлевского, похоже, вызван ощущением, что утопия неофициальной культуры, при всех благородных намерениях ее творцов, оказалась ненужной для будущего.

Однако изучение такого, на первый взгляд, локального явления, как упоминание в стихах телефонных номеров, ясно показывает: неофициальная поэзия способствовала осознанию — хотя бы в небольшом сегменте общества — частной жизни и культурной памяти как автономных социальных институтов. Конкретные образы этих институтов распались после краха советского строя — в этом Гандлевский прав. Но само стремление к автономизации частной жизни и культурной памяти продолжает действовать и в современной российской культуре, влияя на осмысление новых форм «квазидокументов», которые все стремительнее «обживают» границу приватного и публичного.

ПРИЛОЖЕНИЕ: ОЧЕРКИ ДОКУМЕНТНОСТИ

Потому что жизнь течет быстрее, чем бумаги — из одной официальной инстанции в другую.

Новостная телепрограмма

Ольга Бредникова, Оксана Запорожец «Расслабьтесь и постарайтесь выглядеть естественно…»: визовая фотография как искусство детали

Наши сборы на конференцию в Шотландию начались задолго до предполагаемой даты отъезда. Помимо всех злоключений, уготованных визовым обращением, нас ждал один из занимательнейших ребусов — визовая фотография, точнее требования к ней.

Несколько страниц подробнейших инструкций, изрядно сбивших нас с толку, пробудили желание взять реванш за собственные тревоги, разоблачив скрытые сценарии визовых процедур (в частности, фотографии), предав гласности секреты производства желаемого впечатления, цена которому — свобода перемещения. Мы постарались «вспомнить все», чтобы, как пазл или, точнее, как мозаику, сложить орнамент статьи, причудливо объединяющий рассказы друзей, события из собственной жизни, обсуждения на интернет-форумах и записи из старых полевых дневников, все это время терпеливо ожидавших нового шанса поведать свои истории.

Производство документа как искусство детализации

Визовая фотография — неизменная спутница фотографии паспортной («главного документа нашей жизни»), прежде всего в силу их общего документного статуса и объединяющего контекста — единого «фотоальбома». Конечно, фотография — лишь одна из многочисленных составляющих визового заявления, однако именно она нередко становится предметом особых переживаний, усугубляя общее волнение, сопровождающее процедуру получения визы.

Многие из нас, готовясь к очередному путешествию, были бы рады ограничиться лаконичным: «фотография должна быть паспортного образца (строгих требований к изображению не существует)» (из визовой информации австралийского посольства). Но универсальность фотографических стандартов, заимствование «паспортных эталонов» — скорее приятное исключение. В большинстве случаев мы, увы, имеем дело со специальными инструкциями, сокращающими возможность действовать по умолчанию.

Отличительная черта подобных инструкций — информационная избыточность, ощутимо повышающая роль фотографии в общем пакете визовых документов и одновременно проявляющая ее документные особенности: детальность (сосредоточенность на тонкостях и мелочах) и тотальность (наделение значимостью всего снимка, отсутствие иерархии значений). «Искусство управления деталью» — логика современного управления, зафиксированная Маурицио Лаццарато, — разворачивается на страницах инструкций, заполненных убористым текстом и многочисленными иллюстрациями.