Старинный лад - [8]

Шрифт
Интервал

Привыкаю в космическом плане
На судьбу человека взирать.
Волга течь никогда не устанет, –
Мне же время придет умирать.
Я умру не в Симбирске, конечно:
Жизнь (пусть трудная) – вся впереди,
Лишь бы совесть была безупречна
И любовь не иссякла в груди.
Часто путь моих мыслей мне странен,
И грядущее вижу во мгле,
Словно я – в первобытном тумане
На заброшенной в космос земле.
Это – тягостный след одиночки,
Но и он пройдет, как зима,
А теперь – зеленеют почки
И весенний струят аромат.
Рано утром иду за Свиягу
На завод, а жена – на базар.
На реке серебристою влагой
Хорошо освежить глаза.
И отрадно домой возвращаться
(Пусть устала от цифр голова) –
Я не знаю большего счастья,
Как с любимыми бытовать.
Я решаю: изгнанье – награда,
О какой я мечтать не смел.
И видение Ленинграда
Словно было мне только во сне.
14 мая 1932

V

Всей прелести не передать
Ни стихами, ни полотном:
Вечерняя Волга! Вода
Трепещет в ковше золотом.
Неслышно плывет пароход –
Феерический транспорант, –
И тянутся в небосвод
Затопленные острова.
Невестами реют сады,
Весенний пьют аромат;
Навстречу им с каждой звезды,
Как с лиры, струится романс.
И чудо творит соловей –
Великий контрапунктист, –
И вторит ему Лорелей,
И в трелях рождается Лист.
В такие минуты забудь
Обиды и суету!
Восторженно дышит грудь,
И жизнь, и любовь – в цвету.
16 мая 1932

Мелекесские ноктюрны


I

Ночь сошла. Но не хочется лечь.
Побеседовать, что ли, с собой,
Или сон моих милых стеречь?
Тишина. Лишь сверчок за трубой
(Русской печи певец-соловей)
Развлекается речью своей.
Вдохновенно пирует луна
На космическом празднике звезд.
Опьяненной душе не до сна:
Чует творчества сказочный рост,
Приближение чует поэм.
Я стою, очарован и нем.
Vita nova… Скажи, Мелекесс,
Ты случайно ли встал на пути,
Или волей благою небес
Суждено, наконец, мне найти
В дни изгнанья спокойный очаг,
Словно в бурю желанный маяк.
Далеко суета городов
С «человеческою клеветой».
Снова верить я жизни готов,
Упиваться ее красотой;
Больше плесени нет на душе.
Хорошо мне в моем шалаше.
Пусть шалаш, пусть изба – всё равно:
Бог с тобою, богатство столиц!
Солнце ласковей смотрит в окно,
Веселей щебетание птиц
Здесь – в деревне, где счастье – со мной,
Где живу неразлучно с женой.
Чуждый зависти, чуждый измен,
Я дышу полной грудью теперь.
Я забыл ужас каменных стен,
Мне не снится чугунная дверь…
Здесь, где светлый течет Черемшан,
Отдохнет от тревоги душа…
А потом – снова, жизнь моя, в путь,
За миражною славой труда!
Снова к людям, в столичную муть
(Неизбежная то череда).
Но – мужайся! Достанет мне сил,
Что в изгнании я накопил.
17 ноября 1932

II

Вечер входит в избу стариком.
Здравствуй, дед! мы тебя ожидаем.
Сядь, погрейся за нашим чайком!
Побеседуем иль помечтаем.
А не то – почитаем Завет –
Пятикнижие или Пророков;
Иль послушай скрипичный концерт,
Или «Снежную маску» Блока.
Сказку нам расскажи перед сном,
Поделись своим опытом старым.
Тридцать минуло лет: о былом
Нам пора начинать мемуары.
Ладно, дед, ты, как видно, устал, –
Сладко дремлешь под мирное чтенье,
И во сне что-то шепчут уста
И с улыбкой встречают виденья.
(Сны)
…Тени милые реют вдали,
Словно прячутся за облаками.
В беспредельность идут корабли,
Неземными водимы руками…
Вдруг зеленые вспыхнут глаза
Зверя страшного. Огненным шаром
Пронесется, грохоча, гроза,
И земля вся займется пожаром.
Но нежданно сады расцветут,
Соловьи запоют о любимой,
И душа улетит в высоту
За Легендою, вечно творимой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вечер в ночь превращенье свершил.
В окна блещут снегов аметисты;
Звезды каплют с небесных вершин,
Лунный свет – на иконе Пречистой.
11 декабря 1932

Зимний фрагмент


Палитра неба – в красках Апеллеса.
Экстаз зари, художник, нарисуй!
Горит заря на стогнах Мелекесса,
И над рекой, и в поле, и в лесу.
И сердце зажжено – надеждою какою?
Не той ли, что Пандора спрятала в ларце?
Не знаю! Только бьется, слышу, под рукою:
Я жить еще хочу, не мысля о конце…
29 января 1933

Весеннее раздумье по случаю десятилетия моей свадьбы с Софьюшкой


Май встал у пульта. Начался концерт:
Симфония весны. С участием кукушек,
Солиста-Соловья и хора из лягушек.
Ты слышишь? – лейтмотив – декада наших лет.
Не кукуй, кукушка сера! –
Не на ту березку села;
Пой, соловушка, весну! –
Под березкою усну…
Декада лет! Суровых, как зима,
Но и прекрасных, как весны рожденье.
Печаль утрат, и в сыне наслажденье,
И тишина, и кутерьма:
Так жизнь велит. Иного нет веленья.
Декада лет! Она равна полжизни.
А много ль сделано для вечности? – скажи:
Ты не клялся ль стать гордостью отчизны,
Добиться славы иль не жить?..
Могу ль ответить – да – без укоризны?..
Соловьиная песня – весне.
Для тебя – соловьиный экстаз.
Навсегда ты поверила мне:
Нераздельность – спасенье для нас.
Вечно что? – соловьиная песнь.
Гордость в чем? – в нашей чуткости, друг.
Счастье где? – счастье в этом и есть,
Что в жене нахожу и сестру –
Мою гордость, и славу, и честь!
28/15 мая 1933 Мелекесс

Вечерние тени легли


Вечерние тени легли
На избы, на купы деревьев.
Коровы и овцы пришли,
Зажглись огоньки на деревне.

Рекомендуем почитать
Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.