Старина и новь Магриба - [37]

Убеждаюсь, что мой собеседник твердо стоит на том, что даже русско-турецкие войны — чуть ли не продолжение со времен крестовых походов векового «противоборства ислама и христианства». Исламистские настроения в Алжире вообще усилились с конца 60-х годов. Для одних это форма национализма, для других — поиски социальной справедливости на основе Корана и шариата, для третьих — скрытая поддержка «братьев-мусульман», воинствующих клерикалов, старающихся распространить свою деятельность на все арабские страны[4].

Есть и другие дополнительные причины обращения к исламу алжирских интеллигентов. Для научной молодежи Алжира, в первую очередь молодой поросли университетских историков, характерно стремление докопаться до исходных моментов новой истории страны, создать заново ее периодизацию, порвав как можно больше связей с вызывающими протест алжирцев концепциями западной буржуазной историографии. Отсюда — нежелание считать 1830 год, то есть начало колониального завоевания, каким-либо значительным рубежом в истории Алжира, стремление внимательнейшим образом заново переосмыслить и проанализировать предшествовавший этому году «османский период» — так они называют правление в Алжире турецко-янычарских деев. Многие из них считают, что алжирская нация и единое национальное государство в Алжире уже существовали в «османский период». Муса Ликбаль, рассказав мне об этом, с улыбкой спросил:

— А каково мнение советских арабистов по этому поводу?

Вопрос действительно волнует многих. Мне это стало ясно во время прочитанной мною в столичном университете лекции об изучении Алжира в СССР. Ликбаль открыл и закрыл ее традиционными мусульманскими формулами: «Во имя Аллаха милостивого и милосердного» и «Да пребудет над вами милость Аллаха». Вернее, это была, как принято говорить в Алжире, «лекция-дискуссия», ибо дискуссия здесь — важная, если не главная, часть лекции как таковой.

— Как вы считаете, — спрашивали меня, — был ли в Алжире феодализм до прихода колонизаторов? Почему вы расцениваете антиколониальное движение в Алжире после восстания Бу Амамы как буржуазное, хотя национальная буржуазия у нас всегда была очень слаба? Разве буржуазия руководила нашим национальным движением? Да ее у нас по-настоящему и не было! Капиталистами в Алжире всегда были иностранцы, колонизаторы. Почему только государство эмира Абд аль-Кадира определяется вами как подлинно алжирское? А разве в османский период правительство деев не управляло всей страной, не было связано с арабами и берберами узами ислама и не противостояло иноземцам, пытавшимся завоевать Алжир? В отличие от деев Абд аль-Кадир не осуществлял власть над всей страной; так стоит ли ввиду этого считать государство деев менее «национальным», чем государство эмира Абд аль-Кадира?

Некоторые из присутствующих весьма слабо представляли себе, как работают советские ученые. В частности, известный историк Белькасем Саадаллах, учившийся в США, задал мне вопрос:

— По каким источникам работают востоковеды СССР?

И был весьма удивлен, услышав о таких материалах, которые не были использованы в незадолго до этого опубликованной его большой книге о национальном движении алжирцев.

Примерно те же вопросы мне задавали и во время лекции-дискуссии, состоявшейся через день в советском культурном центре. Здесь, однако, при общем дружественном отношении аудитории явно недружественно вел себя маленький шустрый полуподросток (как потом мне сказали, студент медресе). Он был уверен в «политических причинах интереса СССР к Востоку» и сетовал на недостаточное, по его мнению, освещение в нашей литературе «роли ислама и распространения арабского языка во всем мире». Других слушателей, помню, интересовало отношение советских арабистов к спору о способах производства на Востоке. Из их вопросов стало ясно, что они представляли себе доколониальное алжирское общество как совершенно бесклассовое с якобы полным господством родо-племенных и вообще уравнительно-общинных отношений.

— Почему вы говорите о феодалах? — недоумевали они. — У нас их не было до прихода колонизаторов! Разве их не породила система колониального гнета?

Встречи в университете Константины были не менее любопытны. Диковатая красота одного из древнейших в Африке городов контрастирует с молодостью, некоторой «модерновостью» и даже недостроенностью университета. За год до нашего приезда он назывался университетским центром, а вместо факультетов были коллежи. У входа в созданный по проекту знаменитого бразильца Оскара Нимейера своеобразный комплекс зданий громоздятся щебень и прочие отходы новостройки, а в аудиториях уже идут занятия, кипят споры и дискуссии. Одна из дискуссий разгорелась после лекции о советской арабистике.

Далеко не все присутствовавшие (а их было свыше 200 человек) понимали, почему русские и советские арабисты, сделавшие так много, меньше известны в арабском мире, чем западные. Пришлось отвечать на вопросы, какие контакты установлены между советским и зарубежным востоковедением, в какой мере эти контакты могут привести к «сближению точек зрения» СССР и Запада в условиях мирного сосуществования, в какой степени возможно их взаимовлияние, что могут позаимствовать исследователи арабского мира, в том числе сами арабы, из методики и техники исследований советских арабистов. Кто-то даже посетовал, что культура и литература стран Арабского Магриба и арабской Андалусии меньше привлекают внимание арабистов СССР, чем история и культура Арабского Востока.