Станкевич. Возвращение - [62]

Посреди стола, между блюдом с рыбой и салатницей с овощами, поместился серебряный подносик с графином водки и хрустальными рюмками. Он отставил тарелку с недоеденным супом, потянулся к графину, наполнил рюмку. Подержал какое-то время на уровне рта, затем энергичным движением выплеснул содержимое в глотку. Семидесятипроцентный, прекрасно очищенный самогон наполнил тело роскошным теплом, растекся по всему телу.

Женщина, выжимая над карпом лимон, заговорила о том, что пора искать для мальчика гувернантку. Несколько месяцев назад она дала объявление, точно определив условия и обязанности, и получила несколько предложений, два из которых кажутся ей достойными внимания. Первое — миссис Мак-Нейм, шотландка, вдова британского офицера. Несколько лет провела в Индии. Может учить Ежика языкам, географии и арифметике. Человек она материально независимый, и к приезду ее склоняет желание узнать страну и познакомиться с интересными людьми. Потеряв мужа, она чувствует себя в Шотландии одинокой. Другое — особа двадцати двух лет из Швейцарии, по-видимому, хорошенькая, судя по фотографии, которую прислала. Зовут ее Шютц, Берта Шютц. В совершенстве владеет немецким и французским. Есть рекомендации от хорватской семьи, где она работала в прошлом году в каком-то альпийском городке.

Жена поинтересовалась его мнением. Но он ничего не ответил, анализируя причину, почему маринованные вишни, украшавшие карпа, разлетались в разные стороны, стоило лишь нажать на его мякоть вилкой, и пачкали скатерть, оставляя красные пятна. Он вновь исследовал этот вопрос, нажав еще раз, теперь уже осторожней, но две-три вишни опять вылетели на стол. Некоторое время он раздумывал, не повторить ли опыт, но потом, взяв пальцами несколько вишен, решил в конце концов бросить их в пустую рюмку из-под водки. Слуга отреагировал и забрал рюмку, поколебавшись немного, и вышел из столовой, застигнутый, вероятно, врасплох необходимостью принять решение, которое в его многолетней практике было чем-то необычайным.

— Мне думается, — проговорил он вполголоса, тщательно подбирая слова, как бы с трудом составляя фразу, — мне думается, мысль прекрасная. Пожалуй, миссис Мак-Нейм, или как там ее, — наиболее подходящая кандидатура.

— А фрейлейн Шютц? — спросила женщина.

— Разумеется, тоже, — ответил он, и в этот момент вернулся слуга — с такой миной, точно собирался сообщить, что только что вынес ночной горшок и что это пришлось ему сделать во время обеда.

— Необходимо, однако, выбрать одну из них, — заметила женщина.

— Я тоже так считаю, — отозвался он, исследуя рыбу.

— Поначалу гувернантку можно поместить на втором этаже. А со временем устроить во флигеле.

— Полностью с тобой согласен, — отозвался он и жестом дал понять, что тема исчерпана.

Она уловила его настроение и переменила тему:

— Нам надо непременно навестить дядю Мечислава с женой. Не сегодня и не завтра, разумеется, но вот, скажем, в воскресенье. Можно поехать к ним на чай.

Он пожал плечами. Отодвинул тарелку с рыбой, оперся локтем о стол и, согнув руку, прижался губами к тыльной стороне ладони. Руки у него были красивые — смуглые, широкие, с длинными пальцами. Они пахли одеколоном. Взгляд скользил, как и в ночь приезда, по комнате с предмета на предмет, с детали на деталь, и он пришел к выводу, что комната уменьшилась в размерах, потому что ее загромождала мебель, хотя и красивая. Вот, к примеру, консоль у стены или, скажем, диван в простенке между окнами сами по себе вещи нарядные, но портят столовую, они здесь не нужны, выставлены словно напоказ, и оттого их красота теряется.

Едва он было собрался что-то сказать по этому поводу или хотя бы намекнуть, поделиться своими наблюдениями, как вдруг услышал:

— Дядя и тетя частенько спрашивают о тебе. Будут очень рады, если появишься. Недавно, кстати, они угощали меня вкуснейшими грушами под бешамелью. Не более получаса езды, дорога хорошо наезженная.

Слуга, поставив перед ним нагретую тарелку, торжественно положил картофельное пюре и две котлеты, а на другую тарелочку, поменьше, — салат. Сделал шаг назад и, склонив голову набок, высокий и тонкий, похожий на седого журавля, указал глазами на графин. Хозяин решительно затряс головой, и его продолговатые, длинные пальцы порхнули в воздухе, как у индийской танцовщицы.

— Знаю, ты к ним никогда не был расположен, — продолжала женщина, — но они славные люди. Надо сказать, что тетка — женщина большого ума. Так, во всяком случае, все считают.

Он взял нож и вилку. Отрезал изрядный кусок шницеля, взгромоздил на него пирамидку картофельного пюре, потянулся правой рукой к салату. Повесил на кончик ножа светло-зеленый хрупкий листок, обильно смазанный сметаной, и закинул на вилку, прикрыв им мясо и картофель. Чуть подержал вилку в руке и сунул в рот. Когда он проглотил эту порцию и вознамерился соорудить вторую, он заметил, что слуга не спускает с него глаз, следя за каждым его движением. «Почему ж это, черт возьми, он так на меня уставился? Что удивительного обнаружил во всем этом?» Глянул на женщину, и ему показалось, что и она, отведя глаза, опустила смущенно их в тарелку. Вновь наложил себе такую же порцию и вновь, отправляя пищу в рот, проследил за взглядом слуги. «Либо они нашли во мне нечто забавное, чего я сам не вижу, либо я делаю что-то не то», — пронеслось у него в голове. И потому, услышав голос жены, почувствовал облегчение.