Станкевич. Возвращение - [54]

Рогойский с одобрением кивнул.

Через пять часов езды после переправы через Буг, когда они проскочили по искореженному, накрененному вправо настилу моста, где шофер продемонстрировал и хладнокровие, и мастерство и провел машину по той его части, которая выступала из воды, цепляясь колесами за доски и опрокинутые перила, как альпинист цепляется за выступ, за малейшую выемку, — так вот, после пяти часов путешествия по безлюдному степному тракту, проложенному еще половцами, а может, и кипчаками, тракту, по которому двигались орды Чингисхана и турецкие войска, а в воздухе, если вслушаться, висят вскрики несмолкших янычарских пищалок и завывание запорожских бандур, они выскочили на шоссе Николаев — Одесса, контролируемое еще белыми войсками. Там было полно эвакуирующихся, точнее, бегущих солдат, много гражданских экипажей. Мелькали и пешие с узлами на спине и чемоданами в руках, среди которых попадались элегантные саквояжи из мастерских новодугинских умельцев, сделанные нередко по заказу, со следами наклеек знаменитых отелей, еще так недавно бережно переносимые лакеями во всех этих «Савоях», «Метрополях», «Георгах» и «Асториях».

В начале дня в нескольких верстах от города, когда уже долетал соленый запах моря, а в отдалении замаячили виллы предместья, их остановил казачий патруль. Старший, офицер в чине подъесаула, при виде генеральских эполет спрыгнул с лошади и с самым почтительным видом, впрочем, не без некой тайной иронии, что могло быть, кстати, следствием неосознанных флюидов, хотя, возможно, неосознанной была сама почтительность, а ирония явилась результатом того, что произошло с армией в последние месяцы, приблизился к автомобилю, отдал честь и спросил, куда они направляются.

— На дачу! — ответил, не размышляя, офицерик, а Рогойский громко и нагло расхохотался.

Подъесаул опешил, но тут же рассердился и соответствующим тоном заявил, что они по приказу коменданта города патрулируют шоссе, следят за порядком и обязаны независимо от званий…

— Генерала ожидает в порту французский миноносец, он доставит его в Марсель, — прервал его офицерик, — и меня, разумеется, тоже.

Тогда казачий подъесаул кивнул генералу и не без удовлетворения сообщил, что два французских миноносца и один корвет действительно стоят на рейде в нескольких милях от порта, но вряд ли приблизятся к берегу.

— В таком случае нам вышлют шлюпку, — заявил нимало не смущенный этим офицерик.

— Сомневаюсь, чтоб шлюпка могла добраться до берега, море вот уже две недели штормит, как это бывает осенью, — ответил подъесаул.

— Это уж не ваша забота, — заметил офицерик.

— Есть ли у вас при себе документы, топографические схемы, карты или же письменные приказы? — обратился командир патруля к Рогойскому.

— Нет, — ответил тот.

— Вас тоже предполагают эвакуировать в Марсель?

— Сомневаюсь.

— Ваш род войск?

— Кавалерия.

— По всей видимости, вы направляетесь в город, чтоб выехать из России?

— Хотите предложить мне что-то иное?

— Пожалуй. Если у вас ничего не получится, поступайте в распоряжение полковника Измайлова. Командующий тяжелой артиллерией. У него приказ обеспечить эвакуацию и оборонять город до конца.

Рогойский кивнул.

Подъесаул оглядел автомобиль, ткнул рукой в мотор и спросил:

— А автомобиль…

— Моя частная собственность, — ответил офицерик.

— Я должен удостовериться в этом, таковы мои обязанности, — сказал, как бы оправдываясь, подъесаул. — Документы при вас?

— Да. Реквизиция оформлена распиской. Вот только, боюсь, она уже просрочена.

— Разрешите взглянуть.

Офицерик протянул небольшого формата конверт из плотной бумаги. Казаки сидели в седлах разморенные и осовевшие. Один даже задремал, и фуражка съехала ему на нос.

— Благодарю. — Подъесаул вернул квитанцию и вежливо добавил: — Я отмечу еще модель и номер машины. Это «ланча»?

— Да.

— Благодарю, — повторил казачий офицер, обращаясь на этот раз исключительно к генералу, козырнул и, неуклюжим рывком поправив седло, взгромоздился на лошадь.

Когда они, въехав в город, остановились перед огромным серым зданием с нарядным фасадом, наступил уже вечер. Окна были безжизненно-темные. У главного подъезда группка солдат резалась в карты. Они не обратили внимания на подъехавший автомобиль и пропустили мимо ушей ругательства, которыми их наградил офицерик. Шофер посигналил, но из здания так никто и не вышел. Адъютант взбежал по ступеням, и солдаты пропустили его, не потребовав документов, они равнодушно расступились, и было совершенно ясно, что, кроме картонной коробки, служившей им столиком, их ничто не волнует.

Вскоре адъютант вернулся вместе с суетливым толстячком в тужурке с прилепленными к черепу бриллиантином черными волосами и высоким небритым мужчиной в светлом летнем костюме и наброшенной на плечи солдатской шинели. Толстячок подхватил генерала под локоть и, что-то ему втолковывая, повел в темнеющее нутро дома.

Мужчина в шинели остался, с интересом разглядывая великолепную машину. Рогойский, прощаясь с офицериком, осведомился, с кем имел честь совершить столь приятное путешествие.

— Камцев, — ответил ему офицерик.

— А фамилия генерала, если, конечно, это не тайна?