Станкевич. Возвращение - [33]

Молодой человек закурил и, не вынимая папиросы изо рта, несколько раз торопливо затянулся, как это делают школяры, если перемена коротка или если они хотят доказать, что курение для них — вещь привычная.

— Какая изящная вещица, — сказал молодой человек и, повертев зажигалку в руках, обошел стол и положил ее на то место, откуда ее перекинул Рогойский. — Итак, к делу, — сказал он и, видимо недовольный тем, как эти слова прозвучали, повторил их вновь, уже громче и решительнее, словно его целью было не упростить разговор, ради которого он сюда прибыл, а напомнить майору, объяснить ему, если он недопонимает, что время дорого и что он явился сюда не любоваться на его спину.

Рогойский вернулся к столу и сел боком на столешницу. Теперь между ними было не более полутора метров. Они обменялись внимательным взглядом и, вероятно, оба пришли к выводу, что трудно найти двух более несходных людей, во всяком случае — внешне, и что это различие не облегчит им взаимопонимания, а подсознательная неприязнь, появившаяся в первые же секунды, была и остается в значительной мере следствием этого различия.

— Итак, к делу. Я не считаю, майор, что подозрение, будто ваши заслуги не ценят, имеет под собой почву.

Рогойский, ожидавший более подробных объяснений и оттого подавшийся всем корпусом вперед, ощутил себя как бы обманутым краткостью вступления. В то же время он понял: офицерик ждет либо согласия, либо протеста, по всей видимости — бурного, и в силу этой причины решил не отвечать. По-видимому, он угадал, потому что офицерик кашлянул, повернул папку тыльной стороной, поднял голову и кашлянул вновь, явно рассчитывая на возражения. Рогойский, однако, молчал, даже опустил веки, и было непонятно, готов ли он протестовать или со всем согласен. Молодой человек, манипулируя папиросой, повременил немного и, решив, что молчание неприлично затягивается, перешел в атаку:

— Я коснулся вашего темперамента, майор. Солдат без темперамента — явление жалкое, но Боже избавь нас от тех, у кого он в избытке. Генерал Романовский полагает, что во время кампании вам не раз изменяла выдержка или, если угодно, вы нарушили своими выходками устав.

Атака принесла кое-какие результаты. Рогойский открыл глаза и произнес со злостью, накопившейся, вероятно, не только во время этой встречи, но еще в связи с какими-то давними пересудами:

— Так, значит, загвоздка в этих двух еврейчиках?

— Между прочим, в них тоже.

— А еще?

— Дел несколько. Я думаю, вы человек достаточно умный, чтоб знать, когда поступаете как полагается, когда — нет. Перечислять все не имеет ни малейшего смысла, и не в том цель моего приезда. — Офицерик произнес это очень уверенно, ощутив наконец превосходство, которого добивался, и, намереваясь нанести решительный удар, негромко добавил: — Все, конечно, зафиксировано. — И бросил выразительный взгляд на папку. — Но это, разумеется, только бумажки, и в зависимости от обстоятельств они могут иметь или не иметь значения.

Рогойский уперся руками в короткие тугие бедра, поднял голову и проговорил, стараясь скрыть раздражение:

— Меня абсолютно не интересует, что у вас там нацарапано в ваших бумажонках.

— Ну что ж, по-своему вы правы, — любезно подтвердил молодой человек, — я уже говорил: это, возможно, не будет иметь значения.

— А те два еврейчика…

Адъютант перебил его:

— В самом деле, майор, стоит ли тратить время на каждый пункт в отдельности? Хотя, если вернуться к этой ночной операции…

— Это был верх мастерства, — иронически заметил Рогойский.

— С чисто тактической точки зрения — несомненно, — согласился офицерик, — но…

— Что «но»? — оборвал Рогойский, когда молодой человек, заколебавшись, попытался найти слова критики, которые не противоречили бы всему сказанному. Теперь реакция Рогойского пришлась, как видно, ему на руку, и он выпалил с облегчением:

— Операция не была согласована ни со штабом армии, ни со штабом дивизии.

— Я не обязан всякое дерьмо согласовывать со штабом армии…

— Допустим. Но генерал Казанович был тоже не в курсе.

— Чушь, вздор! Между нами говоря, это был не рейд, а взятие укреплений противника с марша. Короче говоря, марш, захват укреплений противника и снова марш.

— Чересчур глубокий, насколько я понимаю. Из-за этого марша несколько эскадронов кавалерии пришлось перегруппировать ранее намеченного срока. Впрочем, не будем об этом.

Рогойский кивнул. Молодой человек придавил окурок в мыльнице, и Рогойский подумал, что всего десять минут назад тот не позволил бы себе ничего подобного и держал бы окурок до тех пор, пока не прижег пальцы, тогда бы он выронил его, будто по недосмотру, на пол и потом, наверное, растер ногой. Факт оставался фактом: офицерик чувствовал себя все уверенней. Он сказал лишенным эмоций голосом, каким говорил в самом начале, но теперь это прозвучало уже естественно, без деланного спокойствия, без фальши:

— Генерал Романовский полагает, что ради дела, ради блага армии, а также ради вас лично, майор, и ради ваших подчиненных вам стоит перейти в ту формацию, где ваши склонности могут быть использованы с большей отдачей, нежели до сих пор. Генерал считает, что служба в основных частях, в добровольческих отрядах, предъявляет к солдатам и офицерам такие требования, какие в состоянии выполнить не каждый, но не в силу непрофессионализма, а по причинам столь различным, что их логическая систематизация попросту невозможна.