Станкевич. Возвращение - [32]

— У меня тут полное ваше досье. Служба на фронте, сведения о пребывании в больнице в Ровно и в полевом госпитале под Киверцами, награды, звания, характеристики начальников и так далее. — Он хлопнул рукой по папке. — Вы прирожденный солдат. Храбрость, преданность делу, быстро ориентируетесь в обстановке, хорошая реакция. Короче, ваших солдатских и командных качеств никто не оспаривает. Ваши политические взгляды не вызывают сомнений. Наступление на Острогорск, после него ночной рейд по тылам противника — верх мастерства. Весь штаб армии того же мнения.

— Тогда к делу, — прервал Рогойский, прохаживаясь от окна к двери, отчего молодой человек наблюдал его то справа, то слева, и фигура казалась несимметричной — вероятно, следствие контузии (диагноз по-латыни был в папке), а может быть, Рогойский горбился, что при его атлетическом сложении и ширине плеч давало эффект асимметрии.

— Генерал Романовский, — продолжал молодой человек монотонным голосом, подчеркивая обыденность своей миссии, но подчеркивая как-то слишком старательно, а потому фальшиво, — просил меня передать вам следующее: будучи о вас как о солдате наилучшего мнения и руководствуясь также мнением вашего начальника генерала Казановича, равно как и мнением вашего командира подполковника Азнаняна, он не без некоторых сомнений назначил вас командиром батальона. Тот факт, что всего год назад вы были на унтер-офицерской должности, не явился, по словам генерала, формальным препятствием, поскольку назначение с низшей должности на высшую совершается в Добрармии порой без соблюдения какой бы то ни было очередности. Как вам, возможно, майор, известно, каждое продвижение по службе, равно как и понижение, независимо от звания и должности производится, если речь идет об офицерских полках, с согласия верховного главнокомандующего. Таковы закон и обычай в этой армии, они нетипичны, как нетипична она сама. Верховный желает, чтобы ему докладывали о каждом таком перемещении. К кадровым вопросам он относится с исключительным вниманием. Информируя особу верховного главнокомандующего о вашем назначении, генерал Романовский нарушил неукоснительно соблюдаемый порядок — не представил вашу характеристику. Сделал он это преднамеренно, желая утвердить свои кадровые принципы, связанные с операциями, которыми он руководит. Увы, опасения генерала в отношении вашей особы подтвердились во время вашей службы на новом месте. В связи с чем генерал Романовский, не переговорив с главковерхом, но будучи убежденным, что действует в духе его предписаний — даже если он в свое время, способствуя вашему продвижению по службе, не доложил обо всех обстоятельствах, — желает предложить вам должность, более соответствующую вашему темпераменту, нежели та, какую вы занимали до сего времени.

Рогойский ходил беспрерывно от окна к двери; теперь, когда молодой человек умолк, он поднял голову, и четко обозначился его греческий профиль с ровной линией лба и носа, лицо, обтянутое гладкой смуглой кожей.

— Говорили вы тут, говорили… Назначение, акт, кадровые принципы и прочее… А в чем, собственно, дело?

— Вы напрасно сердитесь, — ответил с улыбкой молодой офицер. — Если б дело было простое, я бы принес приказ, положил его на стол. Простите, закурить можно?

— Разумеется, — буркнул Рогойский, заложив руки за спину.

Офицер вынул кисет с табаком, жестяную коробочку с гильзами и миниатюрную серебряную машинку для набивки папирос. Все очень изящное, коробочка даже с монограммой. Он принялся набивать гильзу табаком. Несмотря на кое-какую сноровку, дело не клеилось. Лишь после долгой паузы он сунул папиросу в мальчишеские пухлые губы, красиво очерченные под небольшими рыжими усиками. Теперь он шарил по карманам в поисках спичек, даже на мгновение открыл папку, но тотчас захлопнул снова, как если б опомнился, что к такому в конце концов пустяковому делу, как поиски спичек, нельзя приобщать папку, содержащую личное дело офицера, с которым он разговаривает, ибо папка, хоть сама по себе, может, не столь уж важна, является, однако, символом его деятельности, смыслом его службы в армии. Не будь в штабе таких небольших плоских папок, не существовало бы и таких, как он, адъютантов, и кто знает, может, не было бы и штабов, как не существовали бы и сами штабы, не будь пишущих машинок и телеграфа.

Тут он положил на рассыпанные по столу табачные крошки голубой ровный прямоугольник носового платка и брелок с витыми веревочными висюльками. Из другого кармана извлек белый квадратный конверт и футляр для очков, затем пилочку для ногтей и карандаш; все это он разложил аккуратно возле папки. Рогойский продолжал расхаживать взад и вперед, делая вид, что не замечает поисков, но на его губах играла ироническая улыбка, верней, по лицу расползалась гримаса, которая относилась скорее не к тому, что он видел, а выражала охватившее его раздражение.

— Простите, не могу найти спичек, — с решимостью произнес смущенный поисками молодой человек. — Огонька у вас не найдется?

— Разумеется, — буркнул Рогойский и щелкнул вынутой из кармана зажигалкой, но не подошел к офицерику, тот тоже не двинулся с места, и пламя погасло. Рогойский пустил зажигалку по столу в сторону адъютанта, а сам повернулся и направился к окну.