Среди лесов - [10]

Три дня назад собравшиеся у Трубецкого Спевкин, Груздев и Роднев договорились в первое воскресенье привести колхозников из Лобовища.

И вот это воскресенье…

На собрании, где выбирали, кому идти в Чапаевку, вышел небольшой спор: послать или не послать Федота Неспанова? Посылали лучших, и старик до сих пор считался лучшим в колхозе конюхом. Но Неспанов отказался:

— Голова-то у меня стариковская, из нее, ребятки, как из дырявой торбы, что ни сыпь, все вон валится… Вы бы кого посвежей подыскали…

Решили послать Юрку Левашова.

Юрку прозвали «тесноватым». Где бы он ни появлялся — в правлении ли, у соседей ли в горнице, широкий, неповоротливый, с тяжело опущенными крутыми плечами, — всюду становилось около него тесновато: и потолок казался ниже и окна оседали к полу, а если садился писать, то обычно стол вдруг казался игрушечным — узким для Юркиных локтей.

О его силе по всем окружающим селам и деревням ходила слава. Рассказывали: ребятишки однажды шугнули в него снежком. Снежок разбился о Юркину щеку. Юрка рассердился, догнал мальца, отобрал у него шапку, подошел к старой бане Якова Горшкова, понатужившись, поднял сруб за угол, подсунул шапку и опустил… Хоть и торчит рыжее ухо, да не возьмешь. Парнишка выплакал у Юрки шапку, натянул ее, смятую, на голову и, обругав: «Тесноватый», побежал прославлять Юркину силу.

В Чапаевке, на крыльце правления, гостей из Лобовища встретил Трубецкой. Он смутился: разинцы пришли, как на праздник, нарядные, а он, хозяин, не брит, в будничном костюмишке.

— Будем учиться, товарищи, в этих вот аудиториях! — Председатель горделиво обвел рукой все: Чапаевку, поля за деревней. — В этих аудиториях, — повторил он понравившееся слово.

Гаврила Тимофеевич, секретарь парторганизации колхоза имени Чапаева, назвал, кто займется с гостями. И Юрка Левашов услышал, что его учителем станет Сергей Гаврилов.

Юрка почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок.

Зимой он был послан от колхоза на лесозаготовки бригадиром по вывозке. Лошади, правда, были неказисты, но ребята в бригаде — надежные, работящие. Рядом на участке работали чапаевцы. Сережка Гаврилов за бригадира, а вся бригада — сплошь девчата.

Как-то ехали из лесу, день выдался — неудача на неудаче: у Ванюшки Маслакова лошадь зашибла ногу, а Женька Полозов утром отстал от всех и — надо ж быть дураком — заблудился, полдня ездил по чужим участкам. Считай, еле-еле половину выработали! Невесело было возвращаться… Тут, как назло, догнали чапаевцы: кони день проработали, а идут весело; девчата сидят румяные, посмеиваются. И надо ж было сказать Сережке: «Бросили бы, ребята, коней мучить, ведь еле живы, гляди — идут, шатаются. Запрягите бригадира, он у вас за трелевочный трактор вывезет». Юрка его, конечно, головой в снег — не смейся, когда не надо!.. После того Сережка встретится — не смотрит. А теперь учить будет. Он научит!

Заведующая молочной фермой, Пелагея Саватьева, толстая, с красным лицом, подплыла к Груздеву, подставила локоток и пригласила:

— Подхватывай, куманек, пошли-ка на хозяйство. Там пораскинем умом. У дела-то способней беседовать.

Все разошлись, а Юрка мрачно ковырял носком сапога землю; Сергей Гаврилов стоял шагах в десяти и глядел внимательно куда-то вдоль улицы. Вдруг он круто повернулся, подошел к Юрке и, глядя ему не в глаза, а в козырек фуражки, сухо сказал:

— Идем.

Сергей шел впереди, глубоко засунув руки в карманы. Юрка шагал переваливаясь, как провинившийся медведь за поводырем. Они прошли мимо конюшен, остановились у небольшой пристройки.

— Здесь у нас вроде лаборатории по кормам, — объявил Сергей, попрежнему смотря не в глаза, а в козырек. — Сейчас мы в ней задерживаться не будем, сначала все разом осмотрим…

Юрка, широко расставив ноги, глядел в землю, молчал. И Сережка вдруг испугался: «А вдруг уйдет! Научил, скажут…»

В это время круглое лицо Юрки налилось багровой краской.

— Ты… это… знаешь, извини! Ну что зло держать? Право, обидно мне показалось. И так-то невесело, да еще…

— Ну, что ты! Я давно уж забыл, — быстро сказал Гаврилов.

— Знаешь, к слову, я виноват… Да уж чего там, пойдем, коли так. Видел ваших коней, а о лаборатории не слыхал. Это что же такое?

В небольшой светлой комнате стоял крепкий запах вянущих трав, на стенах висели широкие бумажные листы, к ним были пришиты пучки растений.

— Луговые травы, — указал Сергей на стены, — и полезные и вредные, всякие. Вот, узнаёшь?

К пожелтевшему листу было прикреплено высохшее растение с крепким бурым стеблем.

— Э-э, конскую кислицу засушили… Ну, такого добра у нас полно. Чем же она прославилась, что на выставку попала?

— Не кислица, а конский щавель, — поправил Сергей. — То и плохо, что у вас его полно. Мы, считай, уничтожили под корень. Редкость, когда на лугах встретишь. Вредное растение, и конь и корова стороной его обходят. Конский щавель! Дал же кто-то название — конский!..

Юрка ногтем попробовал сухой стебель.

— Чудно. Далеко ли наши луга, — рукой подать, а у нас в ином месте красным-красно, как посмотришь.

— Было время, и у нас — красным-красно… Гляди, это план наших лугов. Вот Приваженский луг, Медвежья Канитель, что около вас, — все луга и выпасы здесь. Темные пятна — места, где больше всего росло этого щавеля… Мы луга перепахали, подсеяли другими травами. Не совру, прямо по травинке потом этот чертов щавель уничтожали.