Среди лесов - [11]

— По травинке?

— А как же… Особые лопаты, как ножи острые, сделали. Увидишь щавель, запустишь под корень и вырвешь… Пройдись-ка по лугам, найди хоть один куст, найдешь — премии не жалко… Трубецкой ребятишкам в прошлом году за куст конского щавеля по пять стаканов клубники велел выдавать. Жуликоваты парнишки оказались — бегали на ваши луга дергать щавель.

Юрка, не отвечая на улыбку, качал головой.

— Дела-а! Мы-то рядом живем…

— У вас луга-то, пожалуй, получше наших, по реке идут, а сена мы берем вдвое больше, и какое сено! — Сергей достал из шкафа клок сена, завернутого в бумажку. — Сам из стога выдернул, не для показа, для себя, понюхай…

— Чай!

— Чай, — согласился Сергей. — Ну, да пойдем в конюшни, а то тут можно целую неделю торчать, все сразу не расскажешь.

Юрка часто бывал в Чапаевке, раз или два на неделе смотрел кино в клубе, бегал из своего Починка на посиделки к чапаевским девчатам, но в конюшню к чапаевцам ему и в голову не приходило заглянуть. Да и кто думал, что конюшня у них не такая, как у всех… Стойла закрытые чуть ли не до потолка: похоже, что у каждой лошади отдельная комната. Корм задавать — не надо входить внутрь, открываешь окно («как на почте — марку купить»), а под окном ясли, сунь охапку сена, и готово.

Юрка шел вдоль дощатого коридора и завистливо думал: «Не наша дыра навозная. Эх-ма!»

Сергей остановился, взглянул лукаво.

— А что я тебе покажу, — ахнешь!

Он открыл дверцу одного из стойл, скрылся в нем, послышался голос:

— А ну, милая, давай! Но, дура!.. Опять за свое!.. Б-балуй!

Юрка, стоя в проходе, ждал, что Сергей сейчас похвалится перед ним знаменитой кобылой — Муравушкой. Но из стойла показалась до мелочей знакомая губастая морда.

— Теща!

Из богатого стойла выходила кобылица Теща, жившая когда-то в Юркиной конюшне. У Тещи был ум и характер старой лисы. Если ее выпускали из конюшни, она непременно прорывалась на овес, на Кулиги, и найти ее там было очень трудно. Теща не паслась, как все лошади, она ложилась на бок и, спрятавшись в овсе, вытянув шею, перебирая губами по стеблям, подтягивала метелки и объедала их. Так и паслась, лежа на боку. Попробуй разгляди, где она, да к тому же слух у Тещи на удивление — шаги чует за полкилометра. Подойдешь — вскочит и галопом на другой конец, там за кусты, на поле ржи, — ищи снова, где, в каком месте затаилась… Председатель Игнат Коршунов, что был до Спевкина, купил, говорят, по дешевке это «золото». Да Юрка свои бы деньги отдал, лишь бы избавиться от Тещи.

И вот случилось чудо: Спевкин променял Тещу на другого коня, и какого: Цезаря, — на выставках такую лошадь показывать! Хоть теперь Теща гладкая, сытая, шерсть лоснится, но все равно — далеко ей до Цезаря!

Мягкими губами Теща стала подбираться к карману пиджака Гаврилова.

— Ишь лакомка… — Сергей вынул кусок сахару и сунул ей в губы. — Вы вот не знаете, какое сокровище держали!

«Сокровище… И слава богу, держите, нам обратно не надо», — подумал Юрка.

— Ноги короткие, сухие. Копыта что кремешки! Обрати внимание на гриву. А масть — саврасая, ремень по спине, — расхваливал Тещу Сергей. — Это ведь чистейшая вятская порода. Они по резвости скакунам не уступают, а по выносливости — куда там… Вроде и смотреть не на что, мелочь, а спина, погляди, — стрункой… — Сергей усмехнулся. — Слыхал, Спевкин у вас нашептывает, что-де чапаевцев надул, Цезаря выменял на клячу. Цезарь — конь умный, сильный, слов нет, красив, копытами, правда, слаб. Но от него породы не выведешь, любая паршивенькая кобыленка всю наследственность задавит. А мы через Тещу новую породу выведем — чапаевскую, рабочую, — не красивых плясунов.

Юрка, словно в первый раз увидев Тещу, обошел вокруг, осторожно провел по ее спине ладонью, а Теща следила за ним карим умным глазом: «Что, брат, выкусил? А я здесь хорошо устроилась, не жалуюсь».

— Разбираешься ты в лошадях, — вздохнул Юрка.

— Я-то что, а вот знал бы ты ветврача Щелканова! Тот, ничего не скажешь, — разбирался. Во время войны раз лошадей в армию передавали. Председатель из «Власти труда», Кривцов Егор, ведет жеребца; тот лебедем плывет, залюбуешься. А Щелканов рукой махнул: «Веди обратно, не пойдет, на левом глазу бельмо». На двадцать-то шагов! Подумай!.. Кривцов — молчит, а другие спрашивают: какое, мол, бельмо? Откуда ты знаешь? Оказывается, он по уху узнал…

— По уху?

— Слепа лошадь на один глаз, не видит в сторону, так она слухом взять хочет, ухом по-особому водит, прислушивается. С умом-то, как говорят, на сажень под землю видно. Я теперь сам мало-помалу разбираюсь… Не горюй, и ты научишься.

Возвращался домой Юрка через Лобовище. Проходя мимо конюшни Неспанова, он увидел понуро стоявшую на раскоряченных ногах горбоносую, брюхастую лошадь. Припомнилось, Сергей говорил, что горбоносостью отличаются лошади африканских кровей: андалузская порода, арабские скакуны — горбоносы.

«Черт знает что! Теща, оказывается, чистокровная порода, может и эта горбоноска из благородных?»

Лошаденка с раздутым животом и благородной «африканской горбоносостью» скучно смотрела на прислоненный к дышлу хомут и, вздрагивая губой, сгоняла липнувших мух.