Сперонара - [54]

— Черт возьми! — вскричал Жаден. — Вам в голову пришла хорошая мысль, ведь этот кот относится к разряду ученых, и он стоил бы нам побольше двух паоло.

В самом деле, Милорд, как и подобает бульдогу, был столь заядлым душителем котов, что мы сочли полезным, напомним, принять на этот счет некоторые меры предосторожности. Вследствие чего уже в Генуе, городе, с которого Милорд начал изводить в Италии кошачий род, нам пришлось вести торг относительно придушенных котов, и с хозяевами двух первых жертв было установлено, что цена кошки обычной породы — серой пятнистой, серо-белой или в рыжую крапинку — составляет самое большее два паоло; разумеется, этот тариф не распространялся на кошек ангорской породы, ученых котов и, наконец, редких экземпляров с двумя головами или с шестью лапами. После этого мы получили за двух генуэзских котов составленную по всем правилам расписку, а к ней раз за разом стали присоединять последующие расписки, чтобы, таким образом, обладать неоспоримыми платежными документами. Всякий раз, когда Милорд совершал очередное убийство и с нас требовали больше двух паоло за его жертву, мы извлекали из кармана эти бумаги и доказывали, что два паоло — наша обычная компенсация в подобных случаях, после чего хозяин кота крайне редко отказывался довольствоваться вознаграждением, которое устраивало большинство пострадавших от бульдога владельцев. Однако, как мы уже говорили, в нашем тарифе были некоторые исключения, и кот, столь величественно носивший очки, естественно, попадал в число таких исключений. Стало быть, Жаден высказал весьма разумную мысль, заявив, что нам пришлось бы заплатить за кота из лавки оптика больше двух паоло, равно как и продемонстрировал похвальную осмотрительность, сделав поводок из своего носового платка.

Благодаря этой мере предосторожности мы благополучно перешли через улицу Сан Фердинандо, так что Милорд, лишившийся на время свободы, похоже, даже не заметил нашего мимолетного беспокойства. Войдя в церковь, мы его отпустили. Больше бояться было нечего.

Эта церковь посвящена святой Агате, которая, как известно, там погребена. Эту мученицу пытали калеными щипцами и отрезали ей груди; и поскольку, подобно Дидоне, святая привыкла сочувствовать тем бедам, от каких ей довелось страдать самой, она чудесным образом излечивает прежде всего болезни груди. Множество серебряных, мраморных и восковых благодарственных табличек, на которых изображены женские груди, свидетельствуют о целительной силе мученицы, а также о вере жителей Катании в прекрасную непорочную деву, выбранную ими своей заступницей.

На клиросе можно увидеть прекрасные дубовые барельефы, восходящие к XV веку и представляющие всю историю святой — с того самого дня, когда она отказалась выйти замуж за Квинциана, и до тех пор, когда ее тело привезли сюда из Константинополя. Самые любопытные из барельефов — это те, где мученицу бьют железными прутьями, где ей отрезают груди и где ее пытают огнем, а также те, где святую исцеляет святой Петр, посетивший ее в тюрьме. За этим следует вторая часть жития, когда мученица становится Божьей избранницей и после ее казни происходят чудеса. На этих барельефах можно увидеть, как святая является Гильберту и велит ему отправиться на поиски ее тела в Константинополь. Гильберт повинуется и находит могилу Агаты. Затем, поскольку для него было затруднительно унести с собой эти драгоценные мощи, он разрезает труп на части, кладет по кусочку в колчан каждого из своих солдат и таким образом доставляет тело в Катанию, причем ничто не затерялось в пути, кроме одной груди, которая, к счастью, была найдена и принесена какой-то девочкой, так что мощи блаженной Агаты, к посрамлению неверных, снова оказались в полном составе.

Все эти барельефы пленяют своей наивностью. Никто не обращает на них внимания, ни одна книга не упоминает о них, ни одному чичероне не приходит в голову их показывать, и, тем не менее, они представляют собой одно из самых интересных украшений церкви.

Я забыл о покрывале святой Агаты, которое также хранится в соборе. Эта драгоценная ткань, выражаясь языком классических трагедий, обладает свойством останавливать потоки лавы, низвергающейся с Этны: стоит лишь поднести к потоку лавы покрывало, и он останавливается, охлаждается и застывает. К сожалению, это действие должно сопровождаться настолько сильной верой, что чудо почти никогда не удается до конца, но тогда, следовательно, это не вина покрывала, а вина того человека, в чьих руках оно находится.

Когда мы вышли из церкви, проводник повел нас в амфитеатр, оценить размеры которого по существу невозможно, так как он почти целиком погребен под лавой. Как мы уже говорили, именно из этого амфитеатра был извлечен в 1820 году обелиск, высящийся на площади Слона; однако раскопки требовали огромных затрат, и катанийцы были вынуждены их прекратить.

Над амфитеатром расположено здание, в котором, как нас уверяли, помещалась тюрьма, где умерла святая. У дверей этой тюрьмы лежит камень, хранящий отпечатки двух женских ног. Когда святая Агата шла на казнь, Квинциан в очередной раз предложил сохранить ей жизнь, если она отречется от своей веры и согласится стать его женой. "Моя воля, — ответила святая, — прочнее этого камня". После этого камень стал мягким под ее ногами и с тех пор хранит их след.