Сперонара - [18]

«Хорошо, — сказал судья, — а теперь отвечайте. Признаете ли вы этого молодого человека за того, кто ударил вас ножом?»

«Совершенно верно».

«Значит, вы утверждаете, что это он?»

«Утверждаю».

Судья повернулся к двум секретарям. «Вот видите, — сказал он, — раненый и сам введен в заблуждение этим странным сходством».

Что касается молодого человека, то на его лице промелькнула радость. Я решил, что это немного странно, принимая во внимание, что в показаниях, которые я только что дал, явно не было ничего веселого для него.

«Стало быть, вы настаиваете, — снова спросил судья, — на своем утверждении, что этот молодой человек и тот, кто вас ударил, — одно лицо?»

Я почувствовал, как кровь приливает к моей голове, ибо, как вы понимаете, он, похоже, намекал на то, что я солгал.

«Настаиваю ли я? Черт возьми, еще бы! И доказательством этому служит то, что он был с непокрытой головой, на нем был черный сюртук, серые брюки, и он пришел по узкой улочке, ведущей к тюрьме».

«Гаэтано Сферра, — сказал судья, — что вы можете ответить на это показание?»

«Что этот человек ошибается, — ответил арестант, — как ошиблись все те, кто был в кафе».

«Это очевидно», — согласился судья, во второй раз поворачиваясь к секретарям суда.

«Я ошибаюсь?! — вскричал я, приподнимаясь, несмотря на свою слабость. — Вот оно что! Надо же, и это называется суровое правосудие! Ах, так! Я ошибаюсь!»

«Капитан! — вскричал Нунцио. — Капитан! О Боже мой! Боже мой!»

«Ах, так! Я ошибаюсь! — продолжал я. — Надо же! А я вам говорю, что не ошибаюсь».

«Врача, врача!» — воскликнул Пьетро.

В самом деле, от усилия, которое я совершил, приподнявшись, повязка сдвинулась, рана снова вскрылась и стала кровоточить еще сильнее. Я почувствовал, что опять теряю сознание; вся комната вокруг кружилась, и посреди всего этого я видел глаза арестанта, устремленные на меня с выражением такой странной радости, что я сделал последнее движение, чтобы броситься к нему, схватить его за шею и задушить. Этот порыв исчерпал остатки моих сил; кровавая пелена опустилась на мои глаза; я почувствовал, что задыхаюсь, и откинулся назад, а затем вообще перестал что-либо чувствовать: я опять лишился чувств.

Этот обморок продолжался часов семь-восемь, но я оправился от него, как и от первого. На сей раз врач оказался рядом со мной: его привел Пьетро, и Нунцио не захотел его отпускать. Я попытался заговорить, но врач приложил палец к моим губам, приказывая знаком молчать. Я был настолько слаб, что повиновался как ребенок.

«Ну вот, так-то лучше, — произнес врач. — Тишина, строжайшая диета, и протирайте ему время от времени рану настойкой алтея. Все будет хорошо. Главное, не позволяйте ему ни с кем встречаться».

«О! На этот счет можете не волноваться. Даже если бы сам Всевышний постучал в дверь, я бы ему ответил: „Вам нужен капитан?“ — „Да“. — „Так вот, Всевышний! Его нет дома“».

«И к тому же, — прибавил Пьетро, — мы все остались здесь, чтобы следить за дверью и выпроваживать всяких судей и секретарей суда, если вдруг они снова явятся».

Так что, чтобы с этим покончить, — продолжал капитан, — больше никто не приходил, кроме врача; я разговаривал лишь тогда, когда он мне это разрешал, и все пошло на поправку, как он и обещал. В конце месяца я был на ногах и по прошествии полутора месяцев смог вернуться на судно. Что касается англичанина, то он уехал; но все же это был славный человек. Он заплатил Нунцио условленную цену, как будто совершил все путешествие, и вдобавок оставил команде денежную награду.

— Да-да, — подхватил Пьетро, который был явно не прочь просветить меня относительно меры великодушия англичанина, — по три пиастра на каждого. Поэтому мы здорово выпили за его здоровье, не так ли, братцы?

— Конечно! Он это вполне заслужил, — хором ответили члены экипажа.

— Ну, а вы, капитан, что стало с вами?

— Со мной? Ну, что ж! Море подняло меня на ноги. Я дышал полной грудью и так широко открывал рот, будто собирался проглотить весь ветер, дувший со стороны Греции, превосходный ветер, знаете ли. Если бы только он сопровождал нас до Палермо, мы живо бы там оказались, но у нас его нет.

— Очень может быть, что скоро у нас будет другой ветер, — сказал рулевой, — но это не то же самое.

— Никак сирокко? Не так ли, старина? — спросил его капитан.

Нунцио утвердительно покачал головой.

— А что было потом? — промолвил я, желая узнать продолжение этой истории.

— Ну что ж! Я вернулся в деревню Делла Паче, где моя жена, которую я оставил на сносях, беременной Пеппи-но, до того перепугалась, что родила раньше срока. К счастью, это не повредило ни матери, ни ребенку; с тех пор я чувствую себя хорошо, не считая того, повторяю, что, когда я слишком долго плаваю, мне не хватает дыхания.

— Но это же еще не все, — сказал я капитану, — и вы ведь, в конечном счете, узнали, чем объясняется это странное недоразумение?

— Погодите-ка, — ответил тот, — мы дошли только до середины рассказа, и самое интересное еще впереди. К несчастью, именно тогда, по-моему, я поступил неправильно!

— Да нет же, да нет, — возразил Пьетро, — я вам говорю, что нет.

— Гм-гм! — произнес капитан.