Сперонара - [165]

Все, кто прочел пятую книгу "Энеиды", знают, что троянский герой, имевший несчастье потерять отца, устроил в его честь игры на горе Эрике и что судьей этих игр он назначил славного царя Акеста. По существу, это последнее упоминание о нем в истории.

После смерти этого мудрого царя его подданные не нашли ничего более неотложного, как затеять спор с жителями Селинунта из-за нескольких арпанов земли, лежавшей между двумя городами. Два эти народа развязали ожесточенную войну. Трудно сказать точно, сколько времени она продолжалась. В конце концов, Селинунт вступил в союз с Сиракузами, а Эгеста — с Леонтинами. По-видимому, этот союз не удовлетворил маленький бедный народ, ибо он попросил помощи у жителей Афин.

Афиняне были весьма услужливыми людьми в том случае, если им хорошо платили; они решили сначала убедиться в финансовых возможностях эгестян и лишь после этого оказать им помощь, если у тех будет чем расплатиться. Афиняне отправили в Эгесту своих представителей, которым показали немалое количество золотых и серебряных сосудов, хранившихся в храме Венеры Эрицинской; представители признали, что Афины могут оправдать свои труды, и афиняне послали Никия, который прежде всего потребовал аванс в размере тридцати талантов, что составляет примерно двадцать тысяч франков на наши деньги. Эгестяне сочли это разумным и заплатили требуемую сумму. Никий соединил свою конницу с их конницей и захватил город Гиккару, жителей которого он продал в рабство: от этой продажи он выручил сто двадцать талантов, приблизительно восемьдесят тысяч франков, но забыл отдать половину выручки эгестянам. Среди проданных женщин была одна двенадцатилетняя девушка, уже славившаяся своей красотой. Эта девушка, перевезенная в Коринф, стала впоследствии знаменитой Лаисой, красота которой вскоре приобрела такую известность, что, по словам Афинея, живописцы толпами стекались туда, чтобы вдохновляться этим совершенством. Но не всех допускали к Лаисе, и счастье видеть ее обходилось порой так дорого, что вследствие этого появилась пословица: "Не всякому дано побывать в Коринфе".

Однако эгестяне недолго торжествовали победу: Никий был разбит, взят в плен сиракузянами и приговорен к смертной казни. Эгеста снова оказалась под властью Сели-нунта и пребывала в этом рабском состоянии до тех пор, пока Ганнибал Старший, внук Гамилькара, не разрушил после восьмилетней осады Селинунт. После этого Эгеста, естественно, стала частью добычи победителя. Во время Первой Пунической войны эгестяне вспомнили, что они одной крови с римлянами, и взбунтовались; карфагеняне не были сторонниками полумер: они разрушили город до основания и перевезли в Карфаген все ценное, что там нашлось.

Но вот римляне одержали победу, и несчастный умирающий город начал возвращаться к жизни. При поддержке сената, давшего ему вместе со свободой обширные и плодородные земли, а также добавившего к его названию букву "С", чтобы никто не усматривал в нем сходства со словом "egestas", означающим "бедность", он заново отстроил свои дома, храмы и крепостные стены. Но как только стены города были восстановлены, его жители опрометчиво проявили мужество и отказались выплатить Агафоклу дань, которую он требовал. Это стало концом Сегесты: тиран приговорил ее к смерти, словно человека, и привел приговор в исполнение: одного дня оказалось достаточно, чтобы стереть город с лица земли, а дабы память об этом событии сохранилась навеки, жителям соседних селений было запрещено называть место, где стояла Сегеста, иначе, чем Дикеополь, то есть "Наказанный город".

Лишь один храм уцелел во время этого повального уничтожения города: тот, что стоит до сих пор и, как полагают, был посвящен Церере. В этом храме находилась та самая знаменитая бронзовая скульптура Цереры, которая была захвачена карфагенянами, когда они разграбили город, затем возвращена сегестянам Сципионом Африканским, а позже в конце концов похищена Берресом, когда он исполнял преторскую должность.

Два маленьких ручейка, которые мы перешли посуху и которые зимой превращаются в струйки воды, в память о троянских реках именовались Скамандр и Симоис. Симо-ис называется теперь II fiume San Bartolo;y другого ручейка вообще больше нет названия.

Жаден начал делать набросок храма; мы оставили возле него в качестве охраны одного из тех, кто нас сопровождал: этот человек никогда не расставался с ружьем днем и держал его под рукой ночью; после этого мы стали охотиться среди необозримых равнин, заросших чертополохом и укропом. Хотя эта местность как нельзя лучше подходила для охоты, мне попались только два ужа, одного из которых я раздавил каблуком сапога, а другого застрелил из ружья.

Продолжая охотиться, мы добрались до развалин театра, но они были столь незначительны по сравнению с руинами в Оранже, Таормине и Сиракузе, что мы ограничились созерцанием картины, открывающейся с высоты его ступеней. Вдали виднелся залив Кастелламмаре, в древности якорная стоянка Сегесты.

Было слишком поздно, и наш кучер не захотел возвращаться в Палермо в тот же вечер: он удовольствовался тем, что предоставил нам выбор — отправляться ночевать в Калатафими или в Алькамо. После того как сторожа храма заверили нас, что кюре Алькамо содержит постоялый двор и что указанный постоялый двор пригоден для жилья, мы остановили свой выбор на этом городе. Я не стану ничего говорить о постоялом дворе кюре Алькамо, так как слишком почтительно отношусь к Церкви. Мы уехали оттуда наутро в шесть часов, а в девять были в Монреале. Позавтракав там, мы отправились осматривать кафедральный собор.