Сперонара - [145]

Неаполитанцы, со своей стороны, испытывали определенную тревогу: этот народ, проявляющий отвагу, как и любой другой, когда какое-нибудь страстное чувство поднимает его дух, не умеет хладнокровно ждать смерти; если бы соотечественник неаполитанцев умер как трус, то сицилийцы стали бы торжествовать и неаполитанцы были бы унижены в его лице. Как видите, положение было серьезным, настолько серьезным, что власти обратились к неаполитанскому королю с письмом, пытаясь добиться смягчения наказания. Однако речь шла о серьезной дисциплинарной провинности, кажется, об оскорблении начальника, а неаполитанский король, хотя и отличается добротой, сурово карает за подобные преступления: поэтому он заявил в ответ, что правосудие должно свершиться.

Неаполитанцы стали совещаться, пытаясь понять, как вести себя в подобных обстоятельствах. Кто-то предложил расстрелять солдата, не выводя его за пределы крепости, но это означало бы обойти препятствие, а не преодолеть его, и подобная тайная смерть без свидетелей, вместо того чтобы положить конец обвинениям, которых все опасались, напротив, неминуемо сделала бы их обоснованными. Было выдвинуто несколько других предложений того же рода; их обсудили и отклонили; совещавшиеся зашли в тупик, из которого не было выхода.

Правда, следует сказать, что несчастный осужденный своим поведением не только усугублял эти опасения, но и превращал их в уверенность. С тех пор как был оглашен приговор, он постоянно плакал, просил пощады и препоручал себя святому Януарию. Было ясно, что придется вести беднягу на место казни силой и что перед казнью он будет дрожать от страха.

День казни откладывали под различными предлогами, но, в конце концов, любая новая отсрочка стала невозможной. Совет собрался в третий раз, по-прежнему пытаясь найти выход, но так ничего и не придумал. Наконец, все вознамерились расходиться, положившись на волю Провидения, как вдруг полковой капеллан, хлопнув себя по лбу, заявил, что он нашел средство, которое все столь долго и столь безуспешно искали.

Все пожелали узнать, что это за средство, но капеллан заявил, что он не скажет никому ни слова, так как успех дела зависит от соблюдения тайны. Тогда у него спросили, надежно ли найденное им средство; капеллан ответил, что ручается за него головой.

Казнь была назначена на следующий день, на десять часов утра. Она должна была состояться между горой Пеллегрино и Кастелламмаре, то есть на равнине, способной вместить весь Палермо.

Вечером капеллан явился в тюрьму. Увидев его, осужденный принялся громко кричать, ибо он понял, что для него настала пора прощаться с этим миром. Но, вместо того чтобы начать готовить солдата к смерти, священник объявил ему, что король помиловал его.

— Меня помиловали?! — вскричал узник, хватая священника за руки. — Меня помиловали?!

— Да, вас помиловали.

— Как! Меня не расстреляют? Как! Я не умру, мне сохранят жизнь? — спрашивал осужденный, не в силах поверить, что это правда.

— Вас помилуют полностью и окончательно, — продолжал священник, — однако его величество выдвинул в назидание другим одно условие.

— Какое? — спросил солдат, побледнев.

— Все приготовления к казни будут происходить, как будто казнь и в самом деле должна состояться. Вы будете исповедоваться сегодня вечером, как будто завтра вам предстоит умереть; за вами придут, как будто вы не получили помилования, и поведут вас к месту казни, как будто собираются расстрелять; наконец, чтобы довести дело до конца и чтобы этот пример оказался в высшей степени поучительным, в вас будут стрелять, но ружья будут заряжены только порохом.

— А верно ли то, что вы мне тут говорите? — спросил осужденный, которому этот спектакль казался, по меньшей мере, ненужным.

— Какой мне смысл вас обманывать? — сказал в ответ священник.

— Это правда, — пробормотал солдат. — Стало быть, святой отец, — продолжал он, — вы говорите, что меня помиловали, и уверяете, что я не умру?

— Я это утверждаю.

— В таком случае, да здравствует король! Да здравствует святой Януарий! Да здравствуют все! — закричал узник и от радости принялся кружиться по камере.

— Что вы делаете, сын мой? Что вы делаете? — воскликнул священник. — Неужели вы забыли, что все сказанное мною должно было храниться в тайне, что мне запретили говорить это вам и важно, чтобы никто, особенно тюремщик, не узнал, что я открыл вам секрет? Встаньте же на колени, словно вас по-прежнему ждет смерть, и начинайте исповедоваться.

Осужденный признал, что слова священника справедливы, встал на колени и исповедался.

Капеллан отпустил ему грехи.

Прежде чем священник ушел, заключенный снова попросил его поручиться, что все сказанное им — правда.

Священник подтвердил это во второй раз, а затем ушел.

Тюремщик, вошедший в камеру вслед за священником, увидел, что узник насвистывает какой-то веселый мотив.

— Ну и ну, — сказал он, — разве вы не знаете, что вас завтра расстреляют?

— Конечно, знаю, — ответил солдат, — но Бог даровал мне возможность как следует исповедаться, и теперь я уверен в спасении своей души.

— О! Это другое дело, — заметил тюремщик. — Вам что-нибудь нужно?