Спасенный рудник - [5]

Рассказывая об этом, Иван Васильевич заметил: мальчишки взрослым сразу два урока преподали. Во-первых, лишний раз доказали, что золото на нашем руднике никуда не делось и добывать его можно, было бы желание; во-вторых, делать это нужно всем вместе, не таясь, не пряча друг от друга каждую найденную золотинку.

Тарасов уже знал, что большая, двустворчатая дверь вела из столовой в прихожую и из нее в крохотную кухню.

Пожалуй, именно на кухне сильнее всего чувствовалось отсутствие хозяйки. Старенькая соседская бабка, за небольшую плату занимавшаяся уборкой и приготовлением обеда, заглядывала сюда, только чтобы истопить печь. Готовила она у себя дома, здесь же составляла кастрюли на край плиты, а утром забирала накопившуюся за день-два посуду.

Михаил Федорович бесшумно оделся и, стараясь не нарушить покой хозяина, вышел в прихожую.

Скрипнула дверь, щелкнул замок, и он остался один на один с зябким утром, верным признаком близкой осени.

Директорский домик стоял в наиболее населенной части рудничного поселка, и вид, открывавшийся с крыльца, ограничивался стенами нескольких таких же невысоких деревянных строений. Чтобы увидеть весь поселок, копры и отвалы шахт, обогатительную фабрику, электростанцию, дорогу к железнодорожному разъезду, нужно было подняться на холмы и двигаться по ним к подножию гор.

Над ближайшим холмом чуть выглянул ободок солнца. Через несколько минут, пока Тарасов выбирал направление пути, солнце оказалось целиком на небосводе и едва держалось одним краешком за вершину холма над перевалом, к которому тянулась хорошо заметная тропа.

Как было не подумать, что дневное светило просто пряталось на ночлег за холмами и, разбуженное рассветом, покатилось вверх по дороге, идущей с той стороны перевала, пока не выбралось на вершину. Остановилось здесь передохнуть и теперь раздумывает, стоит ли подниматься на небосвод или, быть может, задержаться на мягкой седловинке, понежиться после сна, понаблюдать, как будет просыпаться поселок.

Прежде всего проснутся окна. До этого нарисованные темными пятнами на стенах зданий, они вдруг вспыхнут отражением солнечных лучей и загорятся сказочным пожаром. Потом из труб над крышами больших и маленьких домов появятся клубы дыма. Смотря по погоде, они или потянутся вверх, расплываясь где-то недостигаемо высоко; или устремятся за ветром; а иной раз пригнутся к земле, окутают строения, покатятся между домами и террикониками в степь. Вслед за окнами и трубами проснутся двери. Они начнут выпускать и впускать людей. Последними сбросят сон дороги, идущие от жилья к шахтам, цехам, конторе.

Лучи солнца бежали все выше и выше в гору. Тарасов шел по краю отступающей тени. Так он добрался до небольшой луговины на самом переломе водораздела с чуть заметной лужицей родниковой воды посередине. Воды было мало, ее едва хватало для того, чтобы сохранять пятно свежей ярко-зеленой травы.

От зеленой луговинки Тарасов повернул на водораздел, по нему дошел до одинокого нагромождения крупных камней. Влез на один из самых высоких и уселся, свесив ноги.

Внизу расстилалась панорама рудника и рудничного поселка. Полуцирком окружили его невысокие ряды холмов, предгорий Калбинского хребта. Лишь с одной стороны, к северо-западу, это сооружение оставалось открытым в бескрайнюю степь, перегороженную на горизонте игрушечными коробочками домов железнодорожной станции.

Туда, к станции, тянулась широкая грунтовая дорога. Она отмечалась не столько своими контурами или границами красок, сколько облаками пыли от любого движущегося транспорта. Утро было безветренным, и пыль, поднявшись над дорогой, долго висела в воздухе.

Если же смотреть со стороны степи, то дорога, войдя в поселок, зигзагами шла между домиками, как бы выбирая наиболее удобную улочку, а найдя ее, стремглав убегала к холмам и исчезала в них. Тарасов знал, что дальше, направо от него, дорога пробивалась через несколько таких же небольших горняцких поселков, перерезала село Георгиевку, переваливала северную оконечность Калбинских гор и оказывалась прямо у парома, напротив Усть-Каменогорска.

Поселок Кара-Кыз сверху казался беспорядочным скоплением разнообразных строений. Однако, присмотревшись, можно было заметить, что каждая группа их была не случайной. Чаще всего строения тяготели к шахтным отвалам — терриконикам. Кстати говоря, слово это пришло к нам от французских горняков, оно обозначает конический отвал пустой породы и указывает на определенное оборудование отвала — рельсы для подъема вагонетки, концевой барабан для троса и приспособление для перевертывания вагонеток — опрокид самых разнообразных систем от простого упора до механического захвата[2].

Рабочие любых горных предприятий издавна предпочитали селиться поближе к шахтам. Это было тем более понятно на Кара-Кызе, где природные условия совсем не располагали к длительным прогулкам. Постоянные ветры, пыльные летом и пронизывающие зимой; почти полное отсутствие растительности, если не считать весеннего травяного покрова степи. Причина — нехватка воды. Сам поселок летом снабжался водой, откачиваемой из шахт, зимой — вытаиваемой из льда и снега и в очень небольшой степени за счет ручейка, вытекавшего из родников у самого подножия холмов.