Спасенный рудник - [4]
— Картинка! — воскликнул Тарасов.
— Не говорите. Дичь! Увидел нас этот герой-старатель, барским жестом показывает: «Угостить! Пускай знают — я, Мишка Жирнов, гуляю!» Подскочили к нам парни с подносами.
Возница шепчет: «Не отказывайтесь, чтобы какого шума не получилось». Пришлось приложиться. Оказалось, что гуляют «с фарта». Этот самый Мишка нашел довольно значительный самородок золота; кроме того, и сама артель, как говорят, «добрую кочку промыла» — встретила обогащенный участок… Теперь вот в эту самую тьму и врывается новая жизнь. Начинают трещать, разламываться дикие обычаи старательской вольницы. Кое-кому это откровенно не нравится. Кое-кто приспосабливается к новому… Ну вот и начинается! Было время, когда всякое отребье открыто воевало против Советской власти. Прошло. Те из открытых недругов, кто уцелели в драке, притаились, дожидаются, когда придет удобный момент, света не будет, и можно, как клопам или тараканам, из щелей повылезти…
Появилась луна, где-то прятавшаяся до тех пор, и расплывающимся в темноте ночи слабым светом обрисовала далекий контур горного хребта. Полог лунного света двигался вверх, казалось набирая скорость. Вот-вот он должен был подняться до предельной высоты, а потом сразу опуститься на землю. Но земля еще не была освещена, и поэтому у гор не было подошвы. Любой наблюдатель мог думать, что поезд идет по дну какого-то сказочного корыта, стенки которого постепенно поднимаются от железнодорожной насыпи к самому горизонту.
Неожиданно стена, освещенная слабым светом из окон вагонов, приблизилась вплотную к поезду. Резко усилился шум, гулко отдались удары колес на стыках. Состав вошел в глубокую выемку. В следующую минуту шум так же сразу уменьшился, стена отступила, снова появился освещенный лунным светом далекий контур горного хребта. Только на этот раз ниже зазубренного контура гор блеснула короткая и удивительно прямая полоса яркого света. Именно так светятся в ночи далекие поселения, обещающие желанный отдых в тяжелом пути.
— Эге! До нашего разъезда минут десять осталось.
— Это там не ваш рудник светится? — спросил Тарасов.
— Он самый. Огни у самого подножия гор… А вот есть люди, которые хотели бы их погасить…
Прошло еще несколько минут. Тарасов хотел что-то ответить Польникову, но так и не успел.
Поезд резко остановился.
Они спрыгнули со ступенек вагона прямо в степь. А через несколько минут деловито устраивались под теплым пологом дорожного тарантаса.
Предстоял еще час пути на лошадях.
2
Кара-Кыз
Тарасов проснулся с первыми проблесками утра. Принято считать, что именно в это время сон наиболее крепок, а он лежал с открытыми глазами, перебирая в памяти события последних дней.
По-осеннему белый, еще бессолнечный рассвет постепенно вырисовывал детали небольшой боковушки директорского дома. Комнатка служила кабинетом. Огромный письменный стол едва вмещался в простенке у окна, на нем были разбросаны папки, бумаги, книги.
Остальную часть комнаты почти целиком занимали железная кровать и старинный книжный шкаф, удивительно неуютный с несчетными резными украшениями. Через полуоткрытую дверь была видна внутренняя часть дома.
Рядом с кабинетом размещалась столовая с традиционным в те времена круглым столом посередине. Дальше следовала вторая боковушка, служившая спальней для хозяев дома.
Всюду сохранялись следы недавнего уюта, который поддерживался в доме, пока там жили жена и пятнадцатилетний сын Польникова.
Прошла неделя, как они уехали, оставив Ивана Васильевича поглощенного стремлением спасти рудник. Однако вера в добрый исход казалась мало обоснованной. Прекращение работ или даже полная ликвидация рудника порой представлялись неизбежными. Особенно больно было самому уничтожить все, что создано собственным трудом, уничтожить вопреки желанию и здравому смыслу. А ведь не исключена и попытка доказать, что как раз он, директор Польников, больше всех виноват в плохой работе рудника, а значит, и в его закрытии. В этом случае долго и трудно придется доказывать свою невиновность. Хорошо, если это можно будет делать в условиях личной свободы, а если все начнется с «перевода предполагаемого виновника на строгий режим». Проще говоря, под арестом. Именно для того, чтобы уменьшить возможные тяготы, он и отправил семью к родным в Ленинград.
Польников не мог свыкнуться с одиночеством в своем маленьком осиротевшем домике. Он был рад гостю и способен был без устали говорить ему о семье. О жене, до самозабвения любившей книги, несмотря на то что она очень рано потеряла значительную часть зрения и была вынуждена носить очки со стеклами в полпальца толщиной.
С гордостью он рассказывал, как сынишка излазил чуть ли не весь рудник, пробирался в заброшенные выработки, карабкался по горам в окрестностях; вместе с такими же сорванцами научился мыть золото в небольшом лотке.
Кто-то из ребятишек предложил всем вместе добывать ценный металл, складывать в общую железную коробочку, пока не наберется столько, чтобы хватило на оплату в «Золотоскупке» стоимости рубашки.
Затея эта была связана с планами организации детской футбольной команды. Понадобилась форма, просить же деньги на ее приобретение у родителей ребята не смели. В магазине «Золотоскупка» согласились отложить рубашки, а заодно и трусы. В конечном счете вся команда получила одинаковые ковбойки.
