Сотвори себя - [41]

— Все самое страшное осталось позади, в Освенциме, — помрачнел лицом Даруга.

Забара в сопровождении крутояровских активистов вошел в душную избу, снял лохматую шапку, полушубок, впопыхах отыскал взглядом Жгуру, подбадривающе моргнул ему: мол, не вешай нос, не падай духом, что-то придумаю… И, долго не раздумывая, начал:

— Уважаемые, дорогие односельчане! По нашей стране прокатилась жестокая война. Отчитываться, как хозяйничали, не приходится… Правильно я говорю, Марьяна Яковлевна?

— Я ведь условно здесь руковожу, так сказать, самозванно. Поэтому надо избрать законного председателя.

— Если нет возражений, разрешите мне перейти к выдвижению кандидатур. Все вы отлично знаете Левка Левковича Даругу, моего верного друга, человека с необычайно трудной судьбой… Он весь перед вами как на ладони. Хочу только сказать, что убить фашистского коменданта — это в высшей степени героический поступок. К тому же Даруга умен, общителен. Нет опыта? Не беда. Опыт — дело наживное. От имени и по поручению райкома партии я с чистой совестью рекомендую на должность председателя колхоза товарища Даругу.

Григорий, услышав из уст Забары такие слова, растерялся. Упершись горячим лбом в холодную стену, очумело хлопал глазами, ничего не соображая… Сколько минут длилось это шоковое состояние — не помнил. Привел его в чувство тот же голос Семена:

— Дабы не нарушать демократических начал, земляки, на ваше усмотрение еще одна кандидатура… Не мне вам представлять деловые качества Григория Авксентьевича Жгуры. По собственной инициативе он уже привез материал вдовам на хаты… Спас он и семью Крихты. Это тоже о чем-то говорит. Словом, я рекомендую обоих, а вы уж сами выбирайте одного.

В хате воцарилась тишина.

— Кто желает взять слово? Прошу, поднимайте руки, — взволнованно зарокотал Павел Крихта. Его лицо вдруг покрылось густой испариной: «Ах ты, Жгура, нашел-таки себе поддержку».

— Говорят, у меня легкая рука. Позвольте первой! — прогудела мужским басом Устинья Гром. — Только Левку суждено стать нашим головой. Его вывела из пекла Освенцима любовь к родной земле. Ему и хозяином быть на плодородных черноземах. Я проголосую только за Даругу. Послушайте меня, глупую бабу: я вижу, из него еще хворь полностью не вышла… Но на носу весна… Стар и млад выйдет в поле. С нами не пропадешь, Левко, твое плечо — наше плечо, наше плечо — твое плечо. А Жгуру к тебе в помощники. Не возражаю. Таков мой совет, и я считаю его абсолютно правильным.

Не спрашивая разрешения у Крихты, затараторила Кураина Артемовна:

— Герои героями, но нам надо избрать смекалистого, делового мужчину, такого, как Григорий Жгура. Ведь еще пепелища дымились, а он уже соорудил себе хату. Позавидовать можно — светлица! В Крутояровке остались почти одни бабы. Нужна мужская хватка, и у Жгуры она есть. А Даруге дадим директорство в школе.

— Павлуша, разреши мне кратко, — выпрямился долговязый, худой как жердина дед Земелька. — Только тот достоин высокой чести быть избранным, кто не щадит себя… Поэтому, Левко Левкович, тебе мое старческое благословение… Мой голос за тебя. Это не означает, что я против Григория Жгуры. Пусть походит в заместителях, а там посмотрим. Солоно и горько придется молодому председателю. Но не боги горшки обжигают. Научится! Марьяна Яковлевна поможет войти в курс дела. А потом сама жизнь подскажет, с чего начинать день и чем заканчивать ночь…

— Самоотвод можно? — вскочил Даруга с места. — Я молод, неопытен. Мне еще надо учиться да учиться. Неспособен я! Дайте любую работу, но не руководящую…

— Мне тоже не приходилось в начальстве ходить, а наш первый секретарь, Скороход, вызвал к себе в кабинет и сказал: «Не умеешь — научим, не хочешь — заставим, сам видишь, с кадрами туго…» — оборвал его Крихта.

— Павел Свиридович, никуда Левко от нас не денется. Урезоним! Предоставьте, пожалуйста, слово моему достопочтенному мужу, — пробасила Устинья.

В хате грохнул хохот одобрения.

Сухонькая головка, узкоплечий, похожий на подростка. Большие светлые, печально-умные, по-детски чистые глаза. Неторопливо прокашлялся в пригоршню и охрипшим голосом проскрипел:

— Я целиком и полностью поддерживаю свою Устинью… — и поперхнулся.

Снова покатился хохот, аж хата загудела.

— Да разве сможешь ты такую бабу-гору удержать? — бросил едкие слова Забара.

— Извините… Мне хотелось сказать, что я целиком и полностью разделяю мнение своей драгоценной Устиньюшки… Она у меня будь здоров башковитая — на весь колхоз хватит ее ума. Скажу тебе, Левко, не бойся, у нас есть чем пахать, сеять.

— Откуда у тебя машины, Покотько? Уворовал, что ли? — Забара удивленно посмотрел на главбуха.

— Зачем красть? Мы с Устиньюшкой, будучи в оккупации, взяли ночью да и закопали один трактор. Там, в степи, у посадки. Еле столкнули его в яму. Сверху присыпали землей. Весной натыкал в грунт вербовых кольев, и молодые побеги замаскировали бугор.

Жгуру начала точить неуверенность. И он решился подать свой голос:

— Дорогие мои односельчане! — Высоко поднял над головами руку, держа между большим пальцем и мизинцем вчетверо сложенную, замусоленную бумаженцию. — Я считаю своим долгом отчитаться перед вами об эвакуированном стаде овец. Пусть люди слышат и знают, куда девалось общественное добро. Вот, пожалуйста, подлинный документ с подписями, с печатью: сдал овечек на мясо нашей доблестной армии.