Сотвори себя - [40]

— Здравствуй, воскресший из мертвых!

Даруга услышал у себя за спиной чей-то приветливый голос и оглянулся:

— О Павел Свиридович! Добрый день вам, тоже воскресшему из мертвых!

— Мы живучий, стожильный народ. А твоя мать — наш вечно живой корень. Ишь ты, какая величественная Мотрушиха!

— Похожа?

— Живая, даже губы шевелятся…

— Преувеличиваете…

Крихта нагнул свою голову:

— Сними мне шапку. Я же сам пока не могу. Руки…

— Ой, извините за нерасторопность, — Левко обнажил седую голову председателя сельсовета.

Павел Свиридович пристально посмотрел в неподвижные глаза Мотрушихи.

— Мотрона, выслушай меня. Уж если мы с Левком не сгорели в огне, не утонули в водной пучине, не сгнили в земле — будем вечно жить, и ты с нами, — он отвесил низкий поклон.

— Простудитесь! — Левко ловко напялил на голову Крихты шапку-ушанку.

— На войне и пули меня не брали, а с морозом всегда найду общий язык…

— Павел Свиридович, я хочу попытаться и вас изобразить: солдат с покалеченными, забинтованными руками поддерживает шар земной…

— Не горит. Лучше выстрогай своего учителя Скорохода. Большой души был человек!

— Да, я ему обязан своей жизнью… Сумею ли?..

— И поставим ему памятник в центре села. А? Здорово?

— Эх, если бы из камня… Не умею, не дано.

Крихта выждал несколько минут, потом требовательным тоном произнес:

— Отдав должное мертвым, давай, друг, беспокоиться о живых… Кроме тебя, нет на председателя подходящей кандидатуры. А чужак у крутояровцев не пройдет.

— Выдвигайте Жгуру. Я слышал, что он сам рвется к власти.

— Речь не о нем. Пока не дашь согласия, не отступлюсь от тебя.

— А кто будет отвечать, если я завалю работу? Кто?

— Не позволим завалить! Всей громадой поможем. Если бы я не знал твоих возможностей, не…

— На какой же день намечаете «сватанье»?

— Собрание, что ли?

— Ага. Когда, так сказать, без моего согласия меня жените?

— Сегодня после обеда… Годится? Я уже дал команду. Хватит уговаривать!

— Ловко обставили. Ничего не скажешь! — потускнели глаза у Даруги.

— Клуб наш, сам знаешь, сгорел, а в школе двухсменка. Посоветовались с Марьяной Яковлевной, она, кстати, горой стоит за тебя, и решили, что проведем отчетно-выборное у тебя дома, в твоей хате. Как ты на это смотришь?

— Ну и ну! — Левко махнул рукой, дескать, делайте, что хотите…

За полдень народ валом повалил к Даруге во двор. Хата уже была битком набита, в сенях тоже негде иголку воткнуть… Порог за свою полувековую службу еще не ощущал на себе такого множества ног.

Вокруг суматоха, кутерьма, галдеж.

Среди мужчин резко выделялся внешним видом Жгура: опрятный, подтянутый, откровенно праздничный. Был он в шинели, плотно облегавшей плечи, будто сшитой на заказ. На голове — высокая смушковая папаха, недавний подарок матери: крест на ней отпорол. На ногах до блеска начищенные сапоги. Со всеми приветливо здоровался за руку. Приплясывал, подпрыгивал на одной ноге, согреваясь на морозе.

Григорий держался уверенно: он многих, как ему казалось, склонил на свою сторону. Действовал на психику людей тонко, прицельно, наверняка подбросил во дворы шлак… И вдовы, многодетные матери восприняли труху как божий дар… Они, нет никакого сомнения, проголосуют за него… А если просчет, то должен помочь Забара. Ведь недаром крутится под носом у районного начальства.

«Веди свою политику гибче, хитрее, дипломатичнее, — настраивал он себя. — Не дери нос, подойди к Левку и по-дружески поздоровайся — не отсохнет рука: в будущем пригодится».

И он решительно шагнул навстречу Даруге, которого окружили женщины. Худощавый, в сизой кроличьей шапке-ушанке, в поношенном пальтишке, в ботинках с загнутыми носками, Левко походил на болезненного подростка…

— Привет, соперник! — протянул он руку.

Левко отвернулся и холодно отчеканил:

— У нас с тобой, Жгура, разговор впереди…

Григорий отдернул руку, как от огня, и спрятал в рукавицу:

— Не прибавилось ума… Таким же пацаном-задирой и остался.

Даруга не успел ответить. Вокруг оживились, зашумели, заволновались. У ворот остановилась пара взмыленных лошадей, запряженных в легкие сани, с гонористо загнутыми полозьями. На заднем сиденье, одетый в белый полушубок, развалился Семка Забара.

У Григория дух перехватило от радости… Братуха — представитель райцентра? Здорово! И не думал, и не гадал, что все так обернется… Выручай, спасай, помогай, вся надежда на твою светлую головушку!

Рванулся ему навстречу, но моментально остановился: «В такой ситуации не стоит выставлять напоказ родственные чувства. Да и панибратство не к месту…»

— Семен Силович, дорогой земляк, пожаловал к нам… Здравствуй! — Павел Свиридович расцеловался с гостем.

— Здоров, друг детства, феникс, возникший из пепла! — Семка сгреб в объятия Даругу и долго тискал, прижимал к себе.

— Ты же и растолстел на государственном пайке, товарищ Забара! — вместо приветствия поддел его Левко и легонько похлопал по округлившемуся животу. — Ходят слухи, что ты выбился в начальство, крутишь маховик мельницы и маслобойни.

— Нет, любезный, поднимай выше… Неделю назад я взял бразды правления райпотребсоюзом.

— Стал кормчим потребительской кооперации?

— Перестань издеваться, шутник! Да, выдвинули. А сегодня утром первый секретарь райкома вызвал меня к себе на ковер… Захворал он и попросил в родной Крутояровке провести отчетно-выборное… Трепещи, ты в моем кулаке!