Сотворение мира - [50]

В железе, ржой и лжой спаленном,

В камнях, которыми Стефан

Забросан был под визги-крики,

Во льдах, где позакрыл буран

Лицо землистое Владыки,

Гора, горячая глава,

Безумно, озираясь, встанет,

На грешную меня, — едва

Дышу!.. — на мир холодный глянет.

На мой костлявый, горький мир!

И я увижу: над Горою —

В хитонах, где в избытке — дыр —

Слепящим веером — все трое.

Как звать их — позабыла я.

Подлобье дым разъел и выжег.

Они моя, моя семья.

Они горят, на небо вышед.

Ох, холодно там, в небесах.

Илья, задрог… возьми шубенку

Мою!.. — а свет, а дикий страх

От зуба с яркою коронкой…

О Моисей, мой Моисей!..

Далматик розовый, тяжелый…

Нам жить осталось мало дней —

Возьми мой плат, пребуду с голой

Башкой веселой — на ветру…

Он резкий, бешеный и сильный…

Господь, скажи, я не умру,

Хоть пяткой чую вой могильный?!..

Исус, Ты бел!

Исус, Ты снег!

Ты валишься с небес мне в руки!

Исус, Ты первый человек,

Кто внял мои земные муки!

А более — никто… никто…

Хитон гранатовый и синий…

Со свалки драное пальто

Теплей Твоих небесных скиний.

Нам жить здесь. Тут и умирать.

Об жесть, хрипя, зубами клацать.

И на горе Фавор сиять

В распутно-шелковую слякоть.

Друг друга целовать взахлеб.

Поить отравой с ложки медной.

И на любви остылый лоб

Класть тот же крест, скупой и бедный.

И под горой святой Фавор

Рыбалить ночью, ладить лодки,

Шутейный разжигать костер,

Пить водку, заедать селедкой, —

И, Господи, в единый миг

Восстать — гранатом и сапфиром —

Гляди из-под руки, Старик! —

Как сноп лучей, как дикий крик,

Над ледяным, посконным миром.

ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ

1.

Бутылка и ржаной кусок, и радугой — щека селедки…

И бьется снеговой песок о крышу, как о днище лодки.

На расстоянии руки — предателя не замечаешь.

И молча пьют ученики. И молча Солнце излучаешь.

И кто-то голову на стол роняет тяжело и грубо,

И кто-то окунул в рассол псалом бормочущие губы,

А Ты — сидишь один меж них, меж собутыльников поганых —

На всех метелях мировых, на ярославских всех буранах:

Пускай они едят и пьют! Пусть распинают, бьют и гонят!

Любовь — вовеки не убьют.

… И ненависть — не похоронят.

И молча зелень Ты берешь, кладешь на черствую горбушку…

А кто-то — в полудреме нож сует под мятую подушку,

А кто-то — бороду в вино, трясясь от смеха, окунает

И всем известные давно срамные песни — распевает…

И Ты рукой подъятой стол — лучами пальцев! — озаряешь,

Набычился ржаной, как вол, и дышит мощными ноздрями,

Пятнит газету рыбий жир, стакан граненый воздух режет —

Вот он, возлюбленный Твой мир! А тьма — за горизонтом брезжит…

Бери же, пей, кусай его, все обнимай, любя и плача —

И всех пирушек торжество, и девочки живот горячий,

И все соленые грибы во деревнях, убитых нами,

И все военные гробы с запаянными именами —

Бери! Люби! Ведь завтра Крест.

Тебя поднимут над землею.

И оглядишь поля окрест, в морозе — небо голубое.

И тучи с Запада идут, беременны снегами снова,

И кровь чернеет, как мазут, в ногах обрыва ледяного,

И Ты раскинул два крыла, хрипя предсмертным ледоходом,

И под ребро Тебе вошла копьем — чудесная свобода,

Свобода — быть, свобода — петь,

Свобода — смерть любить, как чудо,

Свобода — по ветру лететь

Над горько плачущим Иудой.

2.

…Под темные своды ступили они.

Столы были тканью накрыты.

В светильниках масляных бились огни —

Червонное жаркое жито.

Вошел Он. Одежда сияла Его,

Как синее небо зимою.

И молвил Он:

— Нынче у нас торжество.

Садитесь и ешьте со Мною.

И вот одесную — шесть учеников,

Ошую — еще шесть воссели.

И молвил Он:

— Сколько на свете снегов…

И Я усну в белой постели.

И так возроптали апостолы вмиг:

— В Тебе огневой много силы!..

Господь наш, Учитель!.. Ведь Ты не старик —

Тебе далеко до могилы!..

Печалью улыбка лицо обожгла.

— Мир — холоден, милые, страшен.

И тихо рука со средины стола

Взяла золоченую чашу.

Сполохи, как диких зверей языки,

Лизали облезлые стены.

— Мир, милые, полон великой тоски,

Но мы — не одни во Вселенной.

Протянула к нам огневая ладонь.

Умру — и в три дня я воскресну! —

Да лишь оттого, что Небесный Огонь

Гудит свою вечную песню…

Молчали апостолы. Волны морщин

По лбам, по щекам воздымались.

Над сыром, лепешками руки мужчин,

Как птичьи крыла, поднимались…

И выдохнул тут исхудалый Христос:

— Предаст Меня тот, кто с нами. —

И не удержал заструившихся слез —

И щеки прожгло Ему пламя.

Сполохи метались! Светильник погас.

Пурга за окном разъярилась.

Румяный Иоанн не сводил с Него глаз,

И сердце мальчишечье билось.

И пламя взошло над Его головой!

Склонились метельные толпы!

И к боку притиснул Иуда, немой,

С монетами грязную торбу.

ГЕФСИМАНСКИЙ САД. МОЛИТВА ИИСУСА

Ты не дашь, Ты не дашь мне вот так умереть.

Я не сделал ни капли для люда земного.

Я не видел ни зги — ночью больно глядеть

Во чугун перевернутый неба больного.

Но я в небо глядел.

Сколько было там звезд!

Невесомые рыбы там плыли, играли…

Здесь — в морозе, у булочной, стыл песий хвост,

В богадельнях, крича, старики умирали.

Я рванулся — туда, во глухое село,

Где скелеты коров бились в ребра сарая!

Там мне бабка шепнула: «Эх, милай, прошло

Это время Твое! Без Тебя — умираю…

А бывалочи, в честь я певала Твою,

Золотой мой Христе! Нынче время другое…»

И хрипела: «Нет рису, чтоб сделать кутью…»

И мертвело в окне поле снега нагое.

И солома на крыше под ветром плелась