Соломенный кордон - [28]

— Ух, гад! — восторгается Кузьма.

— Н-да-а! — тоскливо тянет Федор. — Ты помнишь? Блины-то какие на масленицу ели? Да на нашу мельницу ехали все. Любой помол возможен, заказывай!

Федор замолкает, достает портсигар, дает закурить Кузьме. Разминая сигару, с сожалением смотрит на то место, где была плотина. Он вспоминает собрание, на котором выступал какой-то начальник из района. Этот-то начальник и предложил разобрать мельницу и построить скотный двор: «В районе сейчас электричеством мелют, пять минут — и мешок».

И всем захотелось молоть электричеством за пять минут. С тех пор в Каменке сидят без муки.

— Ну, так ты блины помнишь?

— Эх, Хведор, — вздыхает Кузьма.

— Ишь жара-то какая пошла... — Он сигаретой показывает на стадо: — Молоко давай, мясо давай, а быка ни одного, ассименителя завели, пять лет маемся, каждая третья корова ялова!

— Дураки! — вставляет Кузьма.

— Кто дураки?

— Ассименители...

Федор бросает окурок и внимательно глядит на Кузьму:

— Козьма, а ведь твои ребята сперли на ферме этот аппарат?

Кузьма с испугом смотрит на Федора, но, увидев добродушную улыбку, признается:

— Мои...

— Вот это пироги! — восхищается Федор. — И куды дели?

— Куда... Известно куды, раскрутили по винтику.

— Ты небось надоумил?

— Не, сами оне...

— Вишь, как получается, не укради ребята этот аппарат, и сейчас бы скотина мучилась... Эх, бывает. Хорошо, что хоть быка купили! Сашуля обещает в зиму еще пару оставить.

— Да он, дурак, опять корма экономить будет, оставит ли?

— Оставит. Сверху указание есть... А ты, Козьма, помнишь Анфису-агрономшу?

— Как не помнить, ловка, огонь девка! Не разрешила кукурузу сеять, и все тут. Не по климату! И все тут. Ну, таскали же ее! Мытарств-то сколько было, когда узнали, что вместо кукурузы подсолнухи посеяла. А она: «Может, мы пальмы разводить будем?!» Год прошел — и орден ей. Сами же дали... Эх, Козьма, уеду я на целину, как пить дать уеду. Тоска меня гложет, тоска!.. — Федор замолкает и угрюмо смотрит на выжженные солнцем луга, на варварски вырубленный лес.

— Поеду к Анфиске. Ты слышал, Козьма, она там совхозом заправляет?.. Говорят, лучший совхоз у нее, еще один орден дали.

— Ей дадут. Ловка-а девка-а, ох, как ловка!.. Купаться-то будем? — вспоминает Кузьма.

— Идем выше. Там берег положе, песок. Вот, жаль, портки на мне не те.

— Я так... — говорит Кузьма. — Я коров не стесняюсь.

Пастухи идут вверх по течению, находят прогалочек между ивняком и спускаются к берегу, на небольшую песчаную отмель.

Здесь жарче. На теплый, почти горячий песок Кузьма ступает с восторженным криком. Федор смотрит на него, обнажая в улыбке несколько желтых зубов. Он уже разделся. Сухое тело до того белое, что загорелое лицо и шея кажутся черными, и похож он на черноголовую чайку.

Кузьма с визгом падает в прохладную воду и, вскочив на ноги, начинает неистово подпрыгивать и брызгаться.

Федор, прихрамывая, пытается укрыться под ивняком, но потом падает в реку, поднырнув под Кузьму, сбивает его с ног.

Пастухи долго плещутся, орут, от изобилия брызг над ними образуется радуга. Они видят ее и больше, ожесточеннее работают руками, взбивая облака водяной пыли.

Наконец пастухи устают, выскакивают на берег и, упав лицом вниз на песок, тяжело дышат.

«Хорошо-то как! — думает Федор.— Песок теплее, чем печь». Он вспоминает веснушчатую, остроглазую Анфису-агрономшу, ее умную и добрую улыбку: «Вы, дядя Федор, уникум, сейчас ведь никто не играет так на рожке». Она часто подходила по утрам, садилась на пень рядом, внимательно слушала. Когда Федор играл для души, говорила: «К вам, дядя Федор, экскурсии водить надо... »

— Козьма!

— У!

— А ты не знаешь, что за такое слово «уникум»?

Кузьма молчит, думает. Там, вдали над полем, зазвонил жаворонок, и песня его легка и радостна.

— Небось западное, германское... А ты никак взаправду решил на целину, к Анфисе?

— Решил, Козьма... — вздыхает Федор.

— Зря, Хведор, она небось тебя забыла, небось сейчас депутат какой-нибудь... А как же мы без тебя-то? Вон как ты сегодня трактор-то перегнал! А не будь тебя, и сейчас бы они ковырялись у этого мосту.

— Я чо, я только решительность внес.

— Да-а, — продолжал Кузьма, — как ты: «Гони! гони!» И все тут... Не уезжай, Хведор, забыла Анфиса тебя... — Он долго убеждает Федора в том, что люди быстро меняются, зазнаются, что и в Каменке будет хорошо:

— Вишь, уже быков заводим, а там, глядишь, прикажут Сашуле мост навести, плотину поставить.

Кузьма еще долго уговаривает Федора не уезжать.

Федор чувствует, как отлегло на душе. Он переворачивается на спину, смотрит в голубое небо, где плавают такие мягкие облака, переводит взгляд на изумрудно-зеленые кусты ивняка.

«А что, — думает он,— небось там, на целине, нет такой реки, такого неба... Да и сына одного оставлять, хоть и выгнал он меня в чулан, жаль. Женится, приведет молодайку, а там внучек появится, позовет отца, еще поклонится».

Федор подымается на обрыв посмотреть стадо. Коровы разбрелись, пасутся. Жара спала, и они повеселели. Он, прихрамывая, идет к своей одежде, достает рожок и, поудобнее сев на песке, начинает играть для души.