Соломенный кордон - [30]

— Давай пошевеливайся! — новый пинок полицая, и Бриллиантов едва удержался на ногах. Старик нахмурился.

«Фашистский прихлебатель! — в душе обругал полицая Борис. — Сволочь, ублюдок!..» — чуть не крикнул он.

Недалеко от дороги стоял подросток в черных флотских штанах, а из-под рубашки подростка выглядывал уголок флотского тельника.

Бриллиантов рассмотрел лицо, синие глаза. В них была ненависть. (Подросток видел, как обращается с пленным молодой полицай.) «Гад ты, холуй!) — говорил его взгляд, вонзаясь в лицо конвойному. В это время Борис пошатнулся от нового толчка в спину. Он вдруг резко повернулся и закричал что было мочи:

— Предатели! Фашистские холуи!..

Молодой полицай отступил и растерянно посмотрел на Бриллиантова. Борис почувствовал прилив отчаянного бешенства: «Все равно помирать!» Он сжал кулаки и, истерически завопив, кинулся на полицая. Раздался выстрел, в грудь что-то жестко толкнуло, Бриллиантов рухнул вниз лицом в мягкую, нагретую солнцем дорожную пыль. В голове замелькали туманные мысли. Они хаотично путались, но вот одна кольнула мозг, и слово-всполох озарило сознание: «Я умираю, умираю...»

* * *

Алексею Насыпайко, самому молодому полицаю поселка, исполнилось восемнадцать лет. За хорошую службу его назначили старшим полицаем, дали трехдневный отпуск. Он вышел из полиции довольный: «Все складывается отлично... Сегодня я должен с ним встретиться, хотя бы повезло...»

Дальше он думать не стал. Служба утомила его. Алексей пересек улицу, осмотрелся и шмыгнул в густые сиреневые кусты палисадника. В кустах, несмотря на тень, стояла паровая духота. Насыпайко прошел к тополю и у ствола стал ждать. Сирень здесь была реже, отсюда хорошо просматривалась дорога. «Пока есть время, я должен ее увидеть...»

На пустой дороге гуляло несколько кур, породистый, желтой масти петух — на весь поселок вся птица. Петух, важно вскинув голову, оглядывал окрестность. «Ишь как похож на хозяина, ему бы автомат на грудь, точь-в-точь заместитель шефа, крутозобый». От этой мысли Насыпайко улыбнулся. По дороге шла девушка в клетчатом легком летнем платьице, в пестрой косынке.

— Маша! — окликнул ее Насыпайко, когда она поравнялась с сиренью. От неожиданности девушка вздрогнула. — Маша! — Она увидела Насыпайко и прибавила шагу.

— Маша! — требовательно, со злобой крикнул еще раз полицай.

Девушка остановилась, Насыпайко почти вплотную подошел к ней. Она вдруг резко сорвалась с места и, не оглядываясь, скрылась за углом своего дома.

— Вон ты какая!.. — он закусил губу, с решительным видом пошел вслед за убегавшей девушкой. Но навстречу ему вышел тот подросток, которого утром Насыпайко встретил в переулке, когда конвоировал подпольщиков.

— Здоров, Лешка! — добродушно приветствовал его Насыпайко.

Лешка презрительно сплюнул, стараясь попасть плевком на сапог полицейскому, тот отставил в сторону ногу.

— Ишь, снайпер, чему только я тебя учил?..— Он попытался обойти подростка, но Лешка вызывающе преградил ему дорогу. Полицай скрипнул зубами и сделал шаг вперед. «Дать этому петуху! — В последнее мгновение все же сдержался. — Сейчас не время, как бы не опоздать...» Он повернулся:

— Мы еще потолкуем на эту тему!..

Лешка следил за удаляющимся полицаем, до тех пор, пока коренастая фигура его не скрылась за последним домом улицы.

Посмотрев по сторонам, убедившись, что его никто не видит, он перемахнул через забор, пригибаясь, шмыгнул в кусты, росшие у самого оврага, а там пересек кукурузное поле, спустился с холма в низину, здесь тоже был такой же горячий и сухой воздух.

Над степью висело сероватое знойное небо. По ногам полицая хлестали полувысохшие стебли бурьяна, оставляя полосы на пыльных сапогах. Часто из бурьяна с треском выпрыгивали кузнечики с красными и голубыми подкрылками, похожими на разноцветные искры. Выпархивали жаворонки, птицы лениво отлетали в сторону и садились на какую-нибудь кочку, заметив, что человек проходит мимо, не обращая на них внимания. Они тут же возвращались на прежнее место.

Полицай пересек низину и пошел вдоль оврага. Подойдя к дуплистым вербам, он остановился, нащупал в кармане зажигалку, сигареты, вытащил их, закурил. Из оврага вылетел посметюх и тут же сел, испуганно вертя головой, заметив человека, он полетел дальше. Алексей понял, что птица вылетела не сама:

— Ясно, — сам себе сказал полицейский, — здесь кто-то есть... Подпольщик, если он пришел, должен быть у шурфа взорванной шахты... На всякий случай надо быть осторожней...

В этот миг Насыпайко показалось, что на шею ему упал телеграфный столб. Он попятился назад, оступившись, покатился в овраг.

* * *

Сознание вернулось к Алексею Насыпайко оттого, что повернули его на бок. Невыносимая головная боль — даже нельзя открыть глаза. Мысли путались. Постепенно он притерпелся к боли, стал четче представлять, думать, что с ним. Наконец вспомнил удар в шею. «Что же случилось?» Теперь он понял: болела не голова, а шея. Онемевшие губы казались деревянными.

Насыпайко попробовал поворочать языком, но языка во рту вроде не было. Он с трудом приоткрыл налившиеся кровью веки.