Солнце перед ненастьем - [28]
В балке послышался стук колес. Знакомый голос окликнул:
— Залим, ты? Иди сюда!
К ручью подъехала подвода с бочкой. Лошадьми правил Хасан.
— Где ты пропадаешь, Залим? Почему два дня не был в поле?
— Да понимаешь, все возился с этой корзиной…
— А ребята шум подняли! Думали, ты и вовсе не будешь на уборке.
— Кто поднял шум?
— Да уж известно кто. Биртым, конечно. Ну, а за ним и другие. Да ладно, обойдется. Хорошо, что ты пришел.
Хасан подогнал лошадей к роднику, взял ведро и позвал товарища, чтобы вместе налить бочку.
— Ты этот цветок знаешь? — спросил Залим.
— Конечно. Это сатанэ́й.
— Почему сатанэй? — удивился Залим. — Сатанэй — имя мудрой красавицы, матери нарта Сосруко.
— Верно. А еще есть такой горный цветок — сатанэй. Нарты назвали его так в честь матери Сосруко. Об этом есть сказание. Знаешь его?
— Не знаю.
— В книге «Нарты» его нет. А мой дедушка знает, он мне рассказывал. Ладно, давай таскать воду, не то оставим лагерь без обеда. Бабушка Марзида наказывала поскорей возвращаться, да и ребята… Знаешь, как они пьют? Кукуруза высокая, стеной стоит, в ней ни ветерка. Со всех сторон только и слышно: «Попить бы! Воды!» Эти два дня водовозом был Озроков, да вчера он неловко соскочил с подводы и подвернул ногу. Сегодня послали меня. А кони горячие, еле управляюсь с ними.
Мальчики быстро наполнили бочку водой и выехали из балки.
— Расскажи мне это сказание о цветке сатанэй, — попросил Залим.
— Я наизусть не помню. Могу своими словами…
— Давай.
И Хасан медленно, важно начал:
— Однажды пришла к партам беда. Чуть не погибли они. Ты знаешь, что красавица Сатанэй была душой нартов: поход ли какой, сражение — всегда она зажигала их сердца, вдохновляла на подвиги. Без ее мудрого совета никто не отправлялся в путь, не выходил в поле, не выезжал на охоту. И вот Черный Шока́л задумал погубить Сатанэй. Принял он личину сына Насрена, явился к нартам и говорит:
«До каких пор мы будем жить бабьим умом? Если мы мужчины, то и советчиком у нас должен быть мужчина».
Услыхала Сатанэй эти речи, и горько ей стало и обидно. Ушла она от нартов, совсем ушла, у горы Канжал стала жить. А Черному Шокалу только того и надо было.
С той поры покинуло нартов счастье: и в походах не стало им удачи, и поля истощились, и зверь в лесах уходил от охотников. Обмелели горные реки, иссякли родники.
Призадумались богатыри: в чем причина таких напастей? И решили, что прогневался на них Тхагале́дж, бог плодородия. Чтобы умилостивить бога, надумали нарты пожертвовать ему сорок черных баранов. Стали готовиться к жертвоприношению: разожгли очаги, подвесили котлы — для пасты[6] и баранины. Только не сварилось пшено — погас под котлами огонь, не сварилось мясо — вода выкипела. Не принимал жертвы Тхагаледж.
Позвали нарты красавицу Ахуми́ду и послали ее к роднику, что течет у горы Канжал. Долго шла девушка. И совсем было дошла до родника, да вдруг услыхала песню:
Застыла Ахумида на месте, заслушалась. Но вот голос умолк, и девушка двинулась дальше. Спустилась она в долину, а там цветы, яркие, небывалые! Позабыла Ахумида, что пришла по воду, что нарты ждут ее, опьянела от аромата, присела — и утонула в море цветов.
Не дождались нарты Ахумиды и послали вслед ей мудрую Маличи́пх. И та, едва дошла до горы Канжал, услыхала песню, и та загляделась на цветущую долину, и та опьянела от аромата и утонула в море цветов.
Не дождались нарты Маличипх и послали к роднику светлорукую Адию́х. И ее постигла участь Ахумиды и Маличипх.
Тогда оседлали парты коней и пустились на поиски девушек. Подъехали к горе Канжал, слышат — песня разливается. Слушают нарты песню, и уже не помнят они, зачем приехали. Слушают, сами подпевают. Звенит песня, поднимается к снежным вершинам, будит в ущельях могучее эхо. Не выдержал нарт Ашаме́з, достал свою дивную свирель — бжами́й и принялся вторить песне. А свирель у Ашамеза была не простая: досталась она славному нарту от самого Тхагаледжа. Один конец ее был белый, другой — черный, и у каждого конца — своя песня. Подует он в белый конец — и свирель запоет так чудно, так нежно, что вся жизнь вдруг становится радостной и счастье разливается по земле. А если подует в черный конец — скорбью наполнятся сердца, сгинет жизнь, повянут травы, погибнут звери и люди.
Ашамез дул в белый конец. Сладко пела его свирель, и кругом разливался покой, тучнели нивы, вздымались сочные травы, на глазах раскрывались чашечки цветов.
Спешились нарты и пошли на голос. Идут и поют. А свирель Ашамеза все звенит… Разбудила она девушек — Ахумиду, Маличипх и Адиюх, вышли они навстречу нартам, и у каждой в руках цветы.
Спустились к роднику. Да только иссякла в нем вода. Там, где раньше била светлая струя, лежал труп женщины, а рядом сидел дряхлый старец и свежим, молодым голосом пел:
