Соль - [68]
Отец сушит спички на камнях под полуденным солнцем. На берегу горной речки они лакают чистую воду из пригоршней, как изжаждавшиеся псы, под боязливыми взглядами сурков. Пыльца летит по абсентово-зеленой лощине, медленно кружась в воздушном танце. Отец раздевается, бросает к своим ногам насквозь грязные штаны и рубаху и идет на середину речки, где вода доходит ему до колен. Стоит некоторое время, прямой как ствол, в окружении разбивающейся о его ноги пены, выставив загорелое тело напоказ сыновьям, ягодицы его покрыты слипшимися от грязи волосами, вонючие борозды тянутся по широкой спине. Дети ничего не говорят, стоят поодаль на берегу, где камни жгут им подошвы. Они смотрят на отца, который опускается на колени, плещет водой себе на затылок и фыркает, как лошадь, с силой трет руки, живот, съежившийся от холода пенис, встряхивается и сплевывает в поток. Он ложится среди камней и длинных водорослей, бурлящая вода целиком покрывает его тело, и вскоре остаются только нос и рот, разбивающий порой волну, чтобы вдохнуть. Армандо взволнован великолепием горного потока и видит теперь только частицы кожи в колыхании воды, словно расколотого отца, грозящего вот-вот совсем рассыпаться и унестись в потоке вместе с ветками и бликами света. Но отец встает, наполняет легкие воздухом, это словно первозданный вдох со звуком, похожим на разрыв, и выходит на берег, рассекая бессильные теперь водовороты, вздымая у колен фонтаны брызг. Когда он вытирается скомканной рубашкой, Арман завороженно смотрит на шину, поддерживающую колено, почерневшую от воды кожу и шрам, тянущийся от коленной чашечки к бедру. Отец показывает на речку:
— Lavatevi, puzzate[41].
И снова в путь под палящим солнцем, от голода перед глазами дрожат бледные точки, вспыхивают искры, судороги сводят мышцы и вынуждают мальчиков держаться друг за друга. Есть им больше нечего, и они жуют траву, которую дает им отец, дикие луковицы и листья одуванчиков. Однажды вечером они жарят дохлого зайца, которого нашли на краю норы и очистили от червей, жадно прогрызавших в нем замысловатые галереи. От колик они со стонами держатся за животы, спускают штаны за валуном или кустом и исторгают струи зеленого поноса, в которых плавают целые почки цветов и бледные клубни. Дети худеют день ото дня, глаза у них запали и стали больше, они похожи на оленят, застигнутых врасплох охотниками. Их ребра проступают под кожей, бедра так отощали, что в выемках помещаются локти. Кости таза торчат, не давая им слишком долго сидеть.
Ночами они лихорадочно ищут, какая часть тела выдержит давление камней и даст им передышку на несколько часов сна. Утром их рвет горькой желчью, и они больше не утирают свисающие с подбородка струйки, из носов текут густые кровавые сопли, засыхающие коркой на губах. Они сдирают ее, жадно жуют и снова исторгают. Отец поторапливает их, но он и сам ослаб, а его нога превратилась в узел натруженных нервов, терзающих ее нестерпимой болью.
В один вечер, такой же, как другие, они ложатся на склоне тенистого оврага, в одуряющем запахе перегноя, мокрой глины и лишайника. Они всматриваются в небо сквозь кроны сосен, видят низкий свет и облака в алой дымке. Дыхание у них частое, хрипы закупоривают горло, и Арман думает, что здесь они наконец остановятся, и их накроет мало-помалу саван из листьев, духовитого перегноя, зеленой коры и мягкого мха, откуда скоро прорастут, вскормленные их плотью, серебристые шарики дождевиков.
Арман смотрит на движущиеся тени, которые отбрасывает вечер на стены больничной палаты, пока Луиза опускает штору. Его рассудок улетучивается в этих голубых и перечных переливах, в колыхании от плинтуса до потолка. Свет слабеет, осталась лишь тусклая лужица, бурая, потом черная, в углу палаты. Она кажется зверьком с трепещущей шерсткой, чьи лапки — на самом деле это тень от карниза — поджаты под брюшко. Арман с испугом смотрит на это съежившееся, безмолвное существо, видя его одновременно на потолке, в нескольких метрах от себя, и под своей надбровной дугой. Зверек тихонько шевелится внутри его и урчит в углу палаты. Он иногда показывает на него пальцем, умоляя Луизу его прогнать. Его мысли подступают к губам нагромождением бесформенных слов, которые ему трудно произнести. Когда ему это удается, их смысл становится мутным, они меняются местами и смеются над ним. Арман говорит, что надо поднять паруса на реях, перейти границу до рассвета. Чтобы успокоить его, Луиза гладит рукой его лоб, и он поворачивается на бок, натянув простыню до подбородка, опускает веки на глаза, которые опухоль выдавила из орбит. Его продолжают осаждать призраки. Он видит то грозного отца, тот стоит на пороге комнаты, возвышаясь, как Харон, в дверном проеме, то Леа, она сидит в изножье кровати и молча смотрит на него. Живых он не узнает, их черты неотчетливы, хоть и смутно знакомы. Он смотрит на лица, ищет в своей сдавшей памяти их имена, зная, однако, что это его близкие. Луиза гасит лампу у изголовья и садится у окна, она с ним неотлучно. Палата теперь погружена в темноту; она не уверена, что он замечает ее присутствие. Она видит, как он без конца ворочается в постели. Шуршит пеленка, распространяя острый запах экскрементов. Прикосновение простыни словно наждак на его коже; эта пожелтевшая кожа морщится, напоминая увядающий лепесток. Растаявшая плоть расстилает ее под ляжками и плечами, точно слишком просторную и уже ненужную оболочку, которую он готов сбросить, как животное при линьке. Луиза видит, что Арман уходит, и уже хочет, чтобы смерть унесла его поскорее, но тотчас возмущается: нет, они могут продолжать еще долго, он умирать, а она его поддерживать, переодевать, укачивать, и так без конца. Все вдруг кажется ей предпочтительнее смерти. Ее выматывают бессонные ночи, стоны Армана, невнятные слова, плеск в мешочке, куда стекает через зонд моча. Ночь — ад, и Луиза мечтает, чтобы Арман не дожил до рассвета. Ей снится, что он просто угас во сне, даже не предупредив ее. Она просыпается в слезах и кидается к кровати, чтобы убедиться, что он еще жив. Намочив рукавичку, водит ею по лицу и рукам Армана, так она освежала Жонаса в дни сильной жары, когда он еще принадлежал ей. Она смачивает растрескавшиеся губы, льет струйку воды в рот, на белый, покрытый слизью язык.
Грязная земля прилипает к ботинкам, в воздухе животный запах фермы, владеет которой почти век одна семья. Если вы находитесь близко к природе, то становитесь человечнее и начинаете лучше ее понимать. Но может случиться и другое – вы можете одичать, разучиться чувствовать, очерстветь. Как члены этой самой семьи, которые так погрязли в ненависти, жестокости не только друг к другу, но и к животным, что движутся к неминуемому разрушению. Большой роман о дрейфе человечества. Парадокс его в том, что люди, которые стремятся всеми силами доминировать над природой, в этой беспощадной борьбе раскрывают всю свою дикость и зверство.
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
Один из ключевых признаков современной постмодернистской литературы – фантасмагоричность. Желая выявить сущность предмета или явления, автор представляет их читателю в утрированной, невероятной, доведенной до абсурда форме. Из привычных реалий складываются новые фантастические миры, погружающие созерцающего все глубже в задумку создателя произведения. В современной русской литературе можно найти множество таких примеров. Один из них – книга Анатолия Субботина «Мадонна и свиньи». В сборник вошли рассказы разных лет, в том числе «Старики», «Последнее путешествие Синдбада», «Новогодний подарок», «Ангел» и другие. В этих коротких, но емких историях автор переплетает сон и реальность, нагромождает невероятное и абсурдное на знакомые всем события, эмоции и чувства.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.