Соль - [66]
— Скоро увидимся, — говорит Надя.
Она поворачивается к нему спиной и идет уверенным шагом, вновь обретя отчасти свою гордую осанку, которую признание в ее болезни, казалось, вдруг отняло у нее. Жонас остается один и смотрит, как она удаляется вдоль набережной. Он думает о своих, о семье, и перспектива встретиться с ними сегодня вечером уже не так мучительна. Наоборот, присутствие Луизы, Фанни и Альбена станет в завершение этого дня радостным облегчением. Жонас бросает взгляд на часы. Хишам, вероятно, уже вернулся с утренних консультаций, и ему не терпится его увидеть. На оглушенных жарой улицах Жонас идет быстрым шагом, толкает плечом прохожих и едва извиняется. Плотные пепельного цвета облака плывут по небу и роняют первые капли дождя, густого, как смола. Вдалеке гремит гром, а Жонас все идет вперед с тем же упорством, и рубашка его мокра от ливня. Вскоре сложный запах растекается по городу: пахнет липким асфальтом, раскаленным железом корпусов кораблей, нагретыми солнцем корнями деревьев и листвой, серой и углеродом от шин, горячим песком, который несет ветер с пляжей, дыханием и мокрым телом. Жонас идет, пока не начинает сводить ляжки и покалывать в икрах. Дождь смывает пот с его лба, растушевывает неотвязный образ Фабриса, и он чувствует себя невероятно живым. Мощный и несказанный порыв распаляет его. Запыхавшись, добирается он до дома, входит в холл и бросается в лифт. Пульс его стучит в висках, лицо сияет струями дождя в ярком свете потолочного светильника. На последнем этаже, уже готовясь войти в квартиру, Жонас останавливается под стук дождя, слышный сквозь натяжной потолок. Услышал ли Хишам его шаги? Тот открывает дверь и при виде неподвижного Жонаса на минуту замирает. Жонас смотрит на этого мужчину, с которым делит жизнь, замечает уже появившиеся пометы возраста, наметившееся брюшко и седеющие на висках волосы. За спиной Хишама он видит знакомую гостиную, широкое, во всю стену окно, исхлестанное дождем, раскинувшийся за ним рыжими потеками город. Двое мужчин долго смотрят друг на друга. На их лицах проступают улыбки, обещания взаимных желаний, былые и вновь обретенные надежды.
Фанни идет по городу под черным небом, черным с блеском, в патине оникса. Воздух создает иллюзию оранжевых электрических сумерек. Дождь льет стеной с козырьков магазинов, барабанит по тротуарам. Водостоки переполнены, и вода течет по мостовой, унося с собой серую пыль, смешанную с песком, который туристы приносят в город на своих подошвах и в складках купальных полотенец. Фанни и в голову не приходит укрыться. Присутствие, слова и запах Луизы еще переполняют ее и парят вокруг, как эта насыщенная дождем атмосфера, и она с удивлением сознает, что ей немного нравится этот внезапный ливень, прилепивший волосы к голове и стекающий между лопатками.
В самый первый раз Сет кажется ей желанным, окутанный желтой дымкой, с блестящими, как сланец, мостовыми и стенами. Она наполняет легкие запахом порта, и этот запах возвращает ее в город, который она знала ребенком. Запах корабельных канатов, долго пробывших в воде, обросших ракушками, которые сушатся порой на солнце с ленивой неподвижностью змей. Запах сетей, в которых сохранилось дыхание глубин, запутались зеленые водоросли, черные водоросли. Фанни кажется, что она чувствует испарения усталых тел моряков, когда они идут из порта, понтонов, где бьется рыба, уставившись круглыми глазами на солнце над морским простором. Душок трюмов и пластиковых контейнеров, где поблескивают морские черти, морские ежи и тунцы в мириадах красных и голубых искр. Город волнует ее и, несмотря на забрызганные грязью чулки, на ослепшие глаза, она не может оторваться от созерцания улиц, всплывающих образов. Возможно, люди, укрывшиеся у витрин, принимают ее за сумасшедшую, так равнодушно и тупо стоит она под потоками воды, но Фанни об этом не думает, дождь застиг ее врасплох, и не хватило духу смешаться с прохожими и укрыться под козырьками или в кафе. Быть может, она и вправду сошла с ума, одна на пустых улицах, где отсветы фар блестят вдоль набережных на маслянистом асфальте.
Она останавливается наконец у витрины цветочного магазина и некоторое время стоит, всматриваясь в небо. К двери подходит цветочница, женщина с добродушным лицом, красным и гладким. Она тоже смотрит на улицу.
— Я жду, когда ливень утихнет, — извиняется Фанни.
Женщина флегматично кивает:
— Зайдите пока.
Фанни жестом отказывается, и цветочница принимается раскладывать на прилавке букеты.
— Это недурно, в такую-то жару.
Она вяло соглашается, смутно досадуя, что женщина пытается завязать разговор, когда она хотела просто минутку отдышаться.
— Я как раз поставила чайник, если хотите составить мне компанию…
— Спасибо, — говорит Фанни, — но мне пора. Мне еще добираться. Я не отсюда.
Тотчас она ловит себя на этой рефлекторной потребности постоянно оправдывать свою чуждость, отрицать всякую связь с городом.
— Конечно, — отвечает цветочница и скрывается в магазине.
Фанни знает, что у нее нет веских причин возвращаться в Ним, и чувствует сильную усталость, вспоминая, как бродила по городу утром; все кажется ей бессмысленным и смешным. Повинуясь мгновенному порыву, она отворачивается от улицы и входит в обшитый панелями магазинчик, где громоздятся горшки с папоротниками и непентесами, цветы с одуряющим запахом в высоких вазах. Хозяйка хлопочет в задней части магазина, в закутке, где свистит чайник.
Грязная земля прилипает к ботинкам, в воздухе животный запах фермы, владеет которой почти век одна семья. Если вы находитесь близко к природе, то становитесь человечнее и начинаете лучше ее понимать. Но может случиться и другое – вы можете одичать, разучиться чувствовать, очерстветь. Как члены этой самой семьи, которые так погрязли в ненависти, жестокости не только друг к другу, но и к животным, что движутся к неминуемому разрушению. Большой роман о дрейфе человечества. Парадокс его в том, что люди, которые стремятся всеми силами доминировать над природой, в этой беспощадной борьбе раскрывают всю свою дикость и зверство.
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.