Сокровищница тайн - [41]

До стоянки дошел караван подневольных рабов,

Нагруженный корабль неизбежных достиг берегов.

Чтоб тебя не видали, исчезни как греза ночная,

Чтоб не выгнали вон, утеки как струя водяная.

Не вступай в эту келью, подумай, в том будет ли толк, —

Все равно ты обязан вернуть, что получено в долг.

Если сам не уйдешь, всё равно испытаешь страданья, —

Печень кровью наполнят, дневного лишат пропитанья.

Если не был благим из обители праха уход,

День и ночь, обращаясь, не стал бы сменять небосвод.

Ты не жди, чтобы дэв разорвал тебе ворот одежды, —

Встань и к вере беги, возлагай на нее лишь надежды.

Чутким слухом внимай: шариат тебя кличет — туда,

Тела более нет — распрощайся же с ним навсегда,

Шариат — ветерок: с ним душа пусть уносится вместе.

Тело — прах: так оставь же его в этом низменном месте.

Шариат тебе в руку вложил благовонный рейхан.

Не природе служи, — шариату, что свыше нам дан.

Не стремись ты, как ветер, к дверям человека любого,

Не мирись ты, как воздух, с дыханьем любого дурного.

Все здесь тени подобно, — но будь лучезарен как свет.

Если все ты обрел, отрешись поскорей от сует.

Сжало шею тебе, как ошейник, кольцо небосвода, —

Как же голову вызволишь? Ей ведь потребна свобода!

Он расскажет тебе про огромные своды свои

И поведает повесть про древние годы свои.

Пред его глубиною тесна твоей жизни пещера,

Пред его стариною ничтожна годов твоих мера.

Не забудь, что молчаньем кончается речи поток,

И забвенье навеки — вот жизни конечный итог.

Но ты дышишь еще и, чтоб дольше дышать было можно,

Лучше к двери любви подойди и стучись осторожно.

Потому что дышать вместе с падшими вроде тебя

Легче с этим вином, — тяжелее дышать не любя.

Никогда небеса не скроили кафтан без обмана:

Два отреза на шапки утянут всегда от кафтана!

Все, что делаешь ты, как неверный, враждуя с добром, —

Знай — припомнится все и запишется острым пером.

Для чего бы открыл ты величия дверь и блаженства?

Дверь откроют тебе неизбежно — ив этом равенство.

Помни, если насмешку таишь за завесою глаз,

Так же буду играть и с тобой, за завесой таясь.

Те, кто много, живя, и дурного и доброго знали, —

Будь уверен, и твердо, — дурное одобрят едва ли.

Кто отправился в путь, тот невольно вниманье привлек:

Совершивший дурное тем самым уж выдал залог.

Будь красив он иль нет, — не сравняется с правым неправый.

Как ушел ты из мира, с такой и останешься славой.

Коль растенье в колючках, «колючкой» его и зовут.

Те, кто амброй торгует, торговцами амброй слывут.

Честен будь и правдив — это верная в жизни дорога, —

Чтоб потом не пришлось и себя устыдиться и бога.

Этот времени бег, истерзавший тебя, побеждай,

Камнем склянку разбей, где кровавые слезы по край.

Побивай ты каменьем игрушку багряного цвета!

Зачеркни, чтоб и буква исчезла злосчастная эта![128]

Ту свинцовую крепость своим сокруши кулаком,

На коня хутталянского смело усядься верхом.

Чтобы небо на горнем девятишатровом мимбаре

Прочитало хутбу о тебе, государь государей.

Бросить на поле знамя — поистине дело твое.

А поднять это знамя — поистине дело мое.

Я как ангел взнесен, хоть во мне и земная природа,

Я сраженье веду на другой стороне небосвода.

Выше, нежель мой рост, непреложная ценность моя.

Вне окружности мира вращаюсь в кругах бытия.

Не вода я, но в море я волн устрашаю громады,

Не сова, но в земле я умею отыскивать клады[129].

С небом сходствую я, на сокровища ставлю пяту,

Неизбежно взошел на огромную я высоту.

ПОВЕСТЬ О ХАРУН-АР-РАШИДЕ И ЦИРЮЛЬНИКЕ

Срок настал для Харуна халифом назваться. В тот миг

Стяг потомков Аббаса небесного свода достиг.

Как-то в полночь, оставив жену и обитель ночлега,

Вышел в баню Харун насладиться покоем и негой.

В бане начал цирюльник властителю голову брить

И к досаде его много лишнего стал говорить:

«О, ты знаешь меня! Без наград мы уменья не тратим:

Отличи же меня, назови меня нынче же зятем!

Обрученье устрой, за меня, за раба своего,

Ты отдай свою дочь, что дороже мне мира всего».

От природы горячий, халиф раздражился сначала, —

Но уж чувство стыда его первую вспышку смягчало.

Он сказал: «От жары перегрелась, знать, печень его:

Он рехнулся с испуга при виде лица моего.

Если б был он в уме, так и вздору нести не пришлось бы,

Может только безумный такие высказывать просьбы».

Утром вновь испытал он слугу, но остался ни с чем:

Был все тем же чеканом чеканен фальшивый дирхем[130].

И не раз и не два подвергал он его испытаньям,

А цирюльник все тот же, все с тем же безумным желаньем!

Так умом помраченный все дело вконец помрачил,

И то дело распутать дастуру халиф поручил.

Он дастуру сказал: «На меня с языка брадобрея

Вдруг свалилась печаль, — так узнай мою тайну скорее.

Он считает достойным, чтоб я его зятем назвал!

Кто же так и учтивость и место свое забывал?

И язык его — бритва, и в правой руке его бритва!

Два клинка на меня: согласись, что неравная битва!

Каждый день, подвизаясь над высшей из царских голов,

Мне кидает он в душу каменья заносчивых слов!»

И ответил визирь: «Не смущайся, но истины ради

Испытай: может статься, стоит он ногами на кладе?

Как появится с бритвой, цирюльника ты упреди:

«Здесь обычно стоишь, но сегодня туда перейди!»

Если будет спесив, так рубить ему голову надо.