Сокровищница тайн - [42]

Шрифт
Интервал

Если ж нет — поищи, где стоял он, зарытого клада».
И, смиренной послушен природе, недавний «эмир»[131]
Стал на новое место, как дал указанье визир.
И едва отошел он и встал в расстоянии неком,
Показался халифу он вовсе другим человеком.
И совсем не болтает — как будто с завязанным ртом, —
И глаза и язык безупречно учтивы притом.
До тех пор, как цирюльник обычного места держался,
Образ царственной власти в простецкой душе отражался.
Но едва с того места сойти поспешил поскорей,
Стал цирюльником вновь — открывай себе лавку да брей!
И халиф приказал, и вскопала то место лопата, —
И явились сокровища, скрытые в землю когда-то.
На сокровища став, что до срока таиться должны,
Всякий станет речист, отмыкает он двери казны[132].
Но казна Низами всем открыта, кто ищет совета,
Грудь свободна от праха и сердце исполнено света.

РЕЧЬ ДВАДЦАТАЯ

О ЗАНОСЧИВОСТИ СОВРЕМЕННИКОВ


От себя мы самих отмахнулись, от жизни устали, —
Почему ж, утомленные, к праху земному пристали?
Пребывая средь праха, ты стал, как колючка, в шипах,
Дел подобных немало с живыми проделывал прах.
Жизнь успела пройти — среди вышедших из дому рано
Мы последними стали — отставшая часть каравана!
Покорили мы ангелов наших, им путы надев,
Ищет дружества с нами и сам обесславленный дэв.
Мы — что в бане котлы: горячи мы и холодны вместе;
Мы — что куча золы: горячи мы и холодны вместе.
Где же ясность души, где же сердца сияющий свет?
Где же отдых былой? Где спокойствие духа? Их нет!
Утро ночи темней, загорается черное пламя,
Меркнет утро души и его опускается знамя.
Беззаботности смех прерывается в наших устах,
Вожделение к жизни в душе разбивается в прах.
На ладони у праха создай себе силой волшебной
Средство душу спасти как-нибудь в суете непотребной.
Вылетай же скорей, разорви кровожадный силок,
Человеку лукавство дано, чтоб он вырваться мог.
Пусть зубастее волк, но лукавством сильнее лисица:
Из ловушки сумела лукавая освободиться!
Знай свое назначенье и верности верным пребудь,
Брось себе поклоненье, аллаху служить не забудь!
Прахом сердца ты стань, ибо верность лишь там обитает,
Только в сердце одном справедливости роза взрастает.
Если сердцем твоим добродетель тебе внушена,
Одеянию верности краем послужит она.
В человеке возникнут едва лишь хорошие свойства, —
Пропадут, если ты не похвалишь, хорошие свойства.
Но одобрил ты их — и становятся лучше тогда,
И обильнее вдвое в ручье заструится вода.
Кто не чужд воспитанью, бывает другими воспитан,
Коль на добрые свойства в ком-либо ином поглядит он.
Праху дать чистоту добродетель лишь может одна, —
Только в прахе земном добродетель теперь не видна!
Ведь едва добродетель поднять свою голову сможет,
На нее нечестивый немедленно руку наложит.
Добродетельных гонят, о жизни стоит уж вопрос!
Каждый рад, если вред добродетели тоже нанес.
Коль подвижника видят, так это им только забавно.
А раздумья считают горячкой страстей и подавно.
Имя щедрости назвали горстью убытка они,
Полагают, что верный рабу даровому сродни.
Щедрость только посмешище их издевательствам вздорным,
Ими ясная речь именуется омутом черным.
Абрис верности их нарисован на тающем льду,
Даже солнце с луной эти люди хулят на ходу.
Если кто хоть на миг усладился бальзамом покоя,
Он уж их уязвил, их лишает тем самым покоя.
Каждый с губ у другого отведает сласти, а сам
Опаршивевшим пальцем ему проведет по губам.
Людям с печенью плотной, подобной инжирине спелой,
Подают они уксус, даваемый гроздью незрелой[133].
Чтоб хорошее видеть, у них не имеется глаз,
Но любые пороки готовы приметить тотчас.
В море много всего, но ничто не ценнее жемчужин:
Если есть добродетель, иной уж прибыток не нужен
Для слепого что капля — могучего Тигра струя,
И нога саранчи тяжеленька для лап муравья.
Двое-трое скупают пороки, о почестях споря, —
И порочный и праведный с ними натерпятся горя.
Сами в прахе они и душою чернее, чем прах,
Горше всех огорчений, что носим мы в наших сердцах
Станут дымом, едва до чьего-либо носа достанут,
Лишь увидят светильник — и ветром немедленно станут.
Посмотри ты на мир, на устройство его посмотри:
Кто в нем знатные люди, имущие власть главари?
Двое-трое порочных живут на позорище веку, —
И наш век, и я сам через них превратился в калеку.
Только я — как луна, не разрушишь мою полноту:
Мне ущерб нанесут — от ущерба еще возрасту.
Пусть хлопочут вовсю, только шахматы — трудное дело,
Вряд ли их плутовство небосвод обыграть бы сумело.
Хоть свежа моя речь, хоть духовного сада влажней, —
Словно спутники Ноя, хулители реют над ней.
Знамя Хызра, развейся! Зови нас на поприще боя,
На священную брань! На неверных — с молитвами Ноя!
Что мне их нечестивость? Что сердцу поступки дурных?
Пропади, мое сердце, лишь только вспомянешь о них!
Нет предела их злу, их проступкам не видно скончанья, —
Пусть же голосом громким мое им ответит молчанье!
Много стука в ларце, но жемчужина в нем лишь одна.
А наполнит он чрево — и будет в ларце тишина.
Громко булькает жбан, коль наполнена лишь половина.
А наполнится весь — и безмолвствует звонкая глина.
Если знания полон твой разум и ясности — дух,
Откажись от речей, превратись осмотрительно в слух.

ПОВЕСТЬ О СОЛОВЬЕ И СОКОЛЕ


Куст едва лишь зарделся весенним цветением роз,

Еще от автора Низами Гянджеви
Из персидско-таджикской поэзии

Небольшой сборник стихов Ильяса ибн Юсуф Низами (1141–1211), Муслихиддина Саади (1184–1292), Абдуррахмана Джами (1414–1492), Афзаладдина Хакани (1121–1199) и Насира Хосрова (1003–1123). .


Искандер-наме

Низами считал поэму «Искандер-наме» итогом своего творчества, по сравнению с другими поэмами «Хамсе» она отличается некоторой философской усложнённостью. Поэма является творческой переработкой Низами различныхсюжетов и легенд об Искандере —Александре Македонском, образ которого Низами расположил в центре поэмы. С самого начала Александр Македонский выступает как идеальный государь, воюющий только во имя защиты справедливости.


Родник жемчужин

В книгу вошли стихотворения и отрывки из поэм персидских и таджикских поэтов классического периода: Рудаки, Фирдоуси, Омара Хайяма, Саади, Хафиза, Джами и других, азербайджанских поэтов Хакани и Низами (писавших на фарси), а также персоязычного поэта Индии Амира Хосрова Дехлеви.


Хосров и Ширин

Содержание поэмы «Хосров и Ширин» (1181 год) — всепоглощающая любовь: «Все ложь, одна любовь указ беспрекословный, и в мире все игра, что вне игры любовной… Кто станет без любви, да внемлет укоризне: он мертв, хотя б стократ он был исполнен жизни». По сути это — суфийское произведение, аллегорически изображающее стремление души к Богу; но чувства изображены настолько живо, что неподготовленный читатель даже не замечает аллегории, воспринимая поэму как романтическое любовное произведение. Сюжет взят из древней легенды, описывающей множество приключений.


Любовная лирика классических поэтов Востока

В книгу включены стихи классических поэтов средневекового Востока — арабских, персидских, турецких — о любви.Крупнейшие мастера восточной лирики сумели взволнованно и проникновенно, с большой художественной силой рассказать о радостях и трагедиях, которыми отмечена подлинная любовь.


Лейли и Меджнун

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Книга дворцовых интриг. Евнухи у кормила власти в Китае

Эта книга необычна, потому что необычен сам предмет, о котором идет речь. Евнухи! Что мы знаем о них, кроме высказываний, полных недоумения, порой презрения, обычно основанных на незнании или непонимании существа сложного явления. Кто эти люди, как они стали скопцами, какое место они занимали в обществе? В книге речь пойдет о Китае — стране, где институт евнухов существовал много веков. С евнухами были связаны секреты двора, придворные интриги, интимные тайны… Это картины китайской истории, мало известные в самом Китае, и тем более, вне его.


Рассказы о необычайном. Сборник дотанских новелл

В сборник вошли новеллы III–VI вв. Тематика их разнообразна: народный анекдот, старинные предания, фантастический эпизод с участием небожителя, бытовая история и др. Новеллы отличаются богатством и оригинальностью сюжета и лаконизмом.


Лирика Древнего Египта

Необыкновенно выразительные, образные и удивительно созвучные современности размышления древних египтян о жизни, любви, смерти, богах, природе, великолепно переведенные ученицей С. Маршака В. Потаповой и не нуждающейся в представлении А. Ахматовой. Издание дополняют вступительная статья, подстрочные переводы и примечания известного советского египтолога И. Кацнельсона.


Тазкират ал-аулийа, или Рассказы о святых

Аттар, звезда на духовном небосклоне Востока, родился и жил в Нишапуре (Иран). Он был посвящен в суфийское учение шейхом Мухд ад-дином, известным ученым из Багдада. Этот город в то время был самым важным центром суфизма и средоточием теологии, права, философии и литературы. Выбрав жизнь, заключенную в постоянном духовном поиске, Аттар стал аскетом и подверг себя тяжелым лишениям. За это он получил благословение, обрел высокий духовный опыт и научился входить в состояние экстаза; слава о нем распространилась повсюду.


Когда Ану сотворил небо. Литература Древней Месопотамии

В сборник вошли лучшие образцы вавилоно-ассирийской словесности: знаменитый "Эпос о Гильгамеше", сказание об Атрахасисе, эпическая поэма о Нергале и Эрешкигаль и другие поэмы. "Диалог двух влюбленных", "Разговор господина с рабом", "Вавилонская теодицея", "Сказка о ниппурском бедняке", заклинания-молитвы, заговоры, анналы, надписи, реляции ассирийских царей.


Средневековые арабские повести и новеллы

В сборнике представлены образцы распространенных на средневековом Арабском Востоке анонимных повестей и новелл, входящих в широко известный цикл «1001 ночь». Все включенные в сборник произведения переводятся не по каноническому тексту цикла, а по рукописным вариантам, имевшим хождение на Востоке.


Семь красавиц

"Семь красавиц" - четвертая поэма Низами из его бессмертной "Пятерицы" - значительно отличается от других поэм. В нее, наряду с описанием жизни и подвигов древнеиранского царя Бахрама, включены сказочные новеллы, рассказанные семью женами Бахрама -семью царевнами из семи стран света, живущими в семи дворцах, каждый из которых имеет свой цвет, соответствующий определенному дню недели. Символика и фантастические элементы новелл переплетаются с описаниями реальной действительности. Как и в других поэмах, Низами в "Семи красавицах" проповедует идеалы справедливости и добра.Поэма была заказана Низами правителем Мераги Аладдином Курпа-Арсланом (1174-1208)


Пять поэм

За последние тридцать лет жизни Низами создал пять больших поэм («Пятерица»), общим объемом около шестидесяти тысяч строк (тридцать тысяч бейтов). В настоящем издании поэмы представлены сокращенными поэтическими переводами с изложением содержания пропущенных глав, снабжены комментариями.«Сокровищница тайн» написана между 1173 и 1180 годом, «Хорсов и Ширин» закончена в 1181 году, «Лейли и Меджнун» — в 1188 году. Эти три поэмы относятся к периодам молодости и зрелости поэта. Жалобы на старость и болезни появляются в поэме «Семь красавиц», завершенной в 1197 году, когда Низами было около шестидесяти лет.