Сокровищница тайн - [39]

Потому долговечна, на месте едином бессменно.

Тот лишь предан распутству, кто с божьего сбился пути.

Может верности бремя один терпеливый нести.

Если ты не распутствуешь, бремя неси отреченья,

Бремя плотское сбрось, если ты не осел от рожденья.

Если ты не притворщик, слеза умиленья видна

У тебя на глазах, и смиренье твое — без пятна.

Благочестье в султанской одежде, расшитой богато,

Это — царь Соломон, мастеривший корзины когда-то.

Та свеча восковая, что золото сыплет во тьму, —

Это скрытый аскет, только сбросить бы роскошь ему[119].

Благочестие ценно особенно в винном подвале.

Коль в развалине клад, то ценнее найдется едва ли.

Низами благочестье красою немалой блестит,

Но отшельника подвиг парчой златотканою скрыт.

РЕЧЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ В ОСУЖДЕНИЕ ДВУЛИЧНЫХ

Вот фальшивомонетчики, — чтобы продолжить обман,

Для новейшей подделки они смастерили чекан.

Знай: у них и живот и спина из латуни дешевой.

От нечистой руки береги свое каждое слово.

Пред тобою они — лицемеры — открыты как день.

За спиной у тебя они скрытны, как темная тень.

Будто прямы как свечи, а спутанней веток алоэ.

Хоть наружность проста, да запутано в них основное.

В милосердье откажут, насильно же волю дадут.

Недостатки считают и жалобам книгу ведут.

Научились любви, — про любовь им другие сказали.

Сколько злобы скопили — узлы на узлы навязали!

Горячи они, — всё же прохладней, чем печени их[120].

Хоть живые, — мертвы и сердец холоднее своих.

Пробным камнем души не испытывай дружбу их ныне.

Ты как будто не пьян, — не скользи же ногою по глине.

Тайны им не вверяй: эти люди — что отгулы гор,

Бойся их клеветы, опасайся вступать в разговор.

Все они — болтуны, от тебя они ждут уваженья,

Все лишь выгод хотят, лишь свое укрепить положенье.

Ищем мира с двуличными, от нищеты присмирев, —

Но на эдакий мир да обрушит всевышний свой гнев!

Если в дружбу людей хоть немного корысти проникнет,

В тот же миг меж друзьями враждебное чувство возникнет.

Если с виду и дружба, но каждый твердит про свое, —

Это ложная дружба, враждебность — основа ее.

Почему ты, о сахар, считаешься другом отравы?

Кто друзья твои, грех? Добродетель и добрые нравы.

Друг для близкого друга — как нежный целебный бальзам.

Если ж это не так, перестань с ним беседовать сам.

Правда, с кошкой бывает, — но это зверей недостаток! —

Что она от любви поедает своих же котяток.

Если друг ты неложный, так накрепко тайну храни.

А предатели тайны — судьбы переменней они.

Все добиться хотят над тобой своего превосходства,

У тебя потихоньку похитить чекан производства.

Коль извне поглядеть, — будто дружбу с тобою ведут,

А как будешь в беде, сами с просьбой к тебе подойдут.

Если дружбу ты сам замечаешь в другом человеке

И отвергнешь ее — ты врага наживешь, и навеки.

Разве могут глаза в этом множестве друга найти?

Угадает лишь сердце, кто верность умеет блюсти.

Но хоть сердце одно, его много печалей печалит,

Вянет роза одна, но шипов ее тысяча жалит.

Много царств на земле — Фаридун же один меж царей,

Много смесей душистых — да мало мозгов у людей.

Соблюдающих тайну не сыщешь и в целой вселенной,

Только сердце одно — вот поверенный твой неизменный.

Если вверенной тайны не держит и сердце твое,

Как ты можешь хотеть, чтоб другие держали ее?

Коль уста твои тайну везде раззвонили не сами,

Как же стала она очевидной, как день над полями?

Тайну ты раззвонил, не сдержал ее в сердце своем, —

Что же, тайны свои выдает и бутылка с вином[121]!

Все ж иметь сотоварища всякому в жизни придется, —

Не гони же того, кто с тобою дружить соберется.

Уж поскольку приходится в этом судилище жить,

Ты найди себе друга, с которым возможно дружить.

Но пока не узнал ты доподлинной сущности друга,

Тайн ему не вверяй, заболтавшись в минуту досуга.

ПОВЕСТЬ О ДЖАМШИДЕ И ЕГО ПРИБЛИЖЕННОМ

Был у шаха Джамшида один молодой приближенный,

Ближе месяца к солнцу, почетом от всех окруженный.

Так и жил он при шахе, и дело дошло до того,

Что из всех повелитель его выделял одного.

И поскольку его он особою мерою мерил,

Благородному сердцу сокровища тайны поверил.

И хоть юноши к шаху теснейшею близость была,

Шаха он избегал — так от лука стремится стрела.

Тайна сердце сверлила, недавно открытая шахом,

И о ней он молчал, руководствуясь божиим страхом.

Раз явилась старуха к нему. Удивительно ей,

Что тюльпаны его ее роз престарелых желтей.

Говорит: «Кипарис! Что ты вянешь? Испил ты водицы

Не простого ручья, ты напился из царской криницы!

Почему ж пожелтел? Никаких ты не терпишь обид.

Среди радости общей зачем же печален твой вид?

На лице молодом словно след долголетья и боли,

И тюльпаны твои уподобились желтофиоли?

Ты поверенный шаха, он сердце раскрыл пред тобой.

Уподобься ему и лицо для веселья раскрой.

Благомилостив шах — и у подданных лица румяны,

А румянее всех у ревнителей шахской охраны».

Он старухе в ответ: «Неправа ты в сужденье своем,

Говоришь ты, не зная, что в сердце творится моем.

Мне такое страданье приносит мое же терпенье!

И лицо желтизной мне окрасило тоже терпенье.

Шах измерил меня недостойного мерой своей,

Шах со мной поделился, почтил меня верой своей.

Мне открытые тайны велики и необычайны,

Никому не могу я раскрыть те великие тайны.

Все ж от шаховой тайны не столь молчаливым я стал,