Сокровищница тайн - [32]

Будь свободен от праха, ты тяжести праха стряхни.

Там, в крутящейся выси, с тобой однородных немало,

И тебя превзошедших и звездам угодных — немало.

Но не надо враждой нарушать эту звездную тишь.

Почему небосвод ударять ты о землю спешишь?

Он ведь солнца щитом и мечами сиянья не в силах

Нам беду принести. Откажись же от мыслей унылых.

Он — веревка, что вьется. О нет, он совсем не змея.

Он — ничто. О, насколько любовь многомощней твоя!

Почему ты грустишь над хрустальною чашей? Во власти

Ты ударить ее и разбить на мельчайшие части.

Те, что алчность не чтут и не могут пред золотом пасть,

Над врагом простирают своей добродетели власть.

Ты иди на врага с благосклонностью сердца упорной

И убей его светом, как тьму губит день благотворный.

ПОВЕСТЬ О ДВУХ ПОСПОРИВШИХ МУДРЕЦАХ

Жили двое мыслителей некогда в доме одном

И полны были гнева, поспорив о доме своем.

Долго спорили мудрые. С распрею не было слада.

«Хоть премудрость одна лишь — сказать о премудрости надо.

Правды две не нужны: лишь одной пожелают внимать,

Две главы вознесутся, — одну не придется ли снять?

Для храпенья двух сабель я кожаных ножен не видел.

Я ведь пир двух Джамшидов — ну как он возможен? — не видел».

Двое мудрых твердили об этом не раз. Потому

И решили, что дом надлежит передать одному.

Каждый в схватке слепой был исполнен вражды и упорен

И желал, чтобы дом стал удобен ему и просторен.

И однажды в ночи голоса возвышали они,

Будто клича людей, общий дом продавали они.

И решили мужи после спора пред самым рассветом,

Что друг друга они угостят ядовитым «шербетом»,

Чтоб узнать, кто сильней и кто явит познанье свое

И сумеет создать наиболее злое питье.

Тотчас разума два одному они отдали делу,

Будто два устремленья вручили единому телу.

Первый муж создал яд, потрудившись немало над ним.

Этот яд черный камень прожег бы зловоньем своим.

И врагу подал враг свой состав и сказал: «Мой напиток

Укрепляет все души, и сахара в нем преизбыток».

А другой, эту чашу, влекущую в царство теней,

Выпив смело, сказал: «Только сладость я чувствовал в ней».

Нуш-гия в нем таился; врагу причиняя досаду,

Прекратил бы он доступ любому смертельному яду.

Муж обжегся, как мошка, но тотчас он крылья раскрыл

И, как светоч сияя, к другим мудрецам поспешил.

На лугу, мимоходом сорвав темно-красную розу,

Он заклятье прочел, и подул на прекрасную розу,

И врагу ее дал. Словно скрытый заботливо яд

Лепестки ее нежные в пурпурной чаше таят.

Взяв заклятую розу, поддавшись безмерному страху,

Недруг взялся за сердце, и душу вручил он Аллаху.

Тот премудрый отраву из тела исторгнуть сумел,

А другой из-за розы подлунный покинул предел.

Друг мой, каждая роза, горящая пурпурным цветом, —

Капля крови людской, пурпур сердца. Ты помни об этом.

Ты из сада времен: и весна и цветение ты,

Но ведь сад увядает; его отражение ты.

Острый камень всади в этот прах, взгроможденный слоями.

Прахом воду осыпь, что подвешена кем-то над нами.

Эту воду покинь, эти марева злые забудь!

Ты над прахом взлети, от притона подалее будь.

Ты от месяца с солнцем свое отстрани размышленье.

Ты убей их обоих, как их убивает затменье.

Златоблещущий месяц — его восхвалять я могу ль? —

На дорогах любви — человека смущающий гуль.

Небосвод, полный зла, наше утро призвавший к ответу,

Из великого света привел тебя к этому свету.

Если светлого сердца услышишь благой ты совет,

То из этого света возьми его в канувший свет.

Слезы лей и мечтай, чтобы слезы надежды смывали

Все, что явлено людям на этой двухцветной скрижали,

Чтобы этой надеждой ты душу смущенную спас

В день Весов, в судный день, в неизбежный торжественный час.

Укрепи свою руку, призвав благотворную веру,

Чтоб она на весах указала надежную меру.

Кто, печалясь о вере, возносится в светлую даль,

Тот свободной душой забывает земную печаль.

Ты, чьей жажде к земле и подлунному миру я внемлю,

Ты мне веру отдай, а себе ты возьми эту землю.

РЕЧЬ ТРИНАДЦАТАЯ О ПОРИЦАНИИ МИРА

Миру тысячи лет, тесен миром раскинутый стан,

В юность мира не верь, многокрасочность мира — обман.

Схожий с юношей старец, исполненный темной угрозы,

Держит пламень в руке. Этот пламень ты принял за розы.

Воды мира — лишь марево жаждой охваченных мест.

Что он сделал кыблой? Христианский неправедный крест.

Скудны розы земли, но колючек на свете немало,

Небо розы земные всегда у людей отнимало.

Отрешись от всего, что тебя соблазняло года.

И, уйдя, унеси то, что сам же принес ты сюда.

Если кладь унесут в море судного дня, — нашу душу

Унесут, и она так же в море забудет про сушу.

Хочешь — деньги разбрасывай, хочешь — припрячь их под спуд:

Все, что ты получил, все равно у тебя отберут.

Знаю: «Купля-продажа» — название этого света.

Пусть дает он одно, — но другое берет он за это.

Хоть разводится червь на листве, порождающий шелк,

Но ведь водится червь в сундуках, поедающий шелк.

В светоч масла подлив, чтобы ты не угас от нагара,

Как светильник, сжигай пышноцветную розу Джафара[105].

Ты разбей эту плоть, эти девять ненужных дверей.

Шестигранного золота слитки забудь поскорей.

К ним рукой не тянись, ставь на них ты с презрением ногу,

Чтоб никто не сказал, что к поживе ведешь ты дорогу.

Ведь на золоте нет послушанья чекана, — и так