Сокровищница тайн - [30]

И прохожие люди — сказанья о том говорят —

Перед павшей стояли, как сумрачных коршунов ряд.

Молвил кто-то: «О тлен! Удивляться, приятели, надо ль,

Что в наш мозг веет мраком пред нами лежащая падаль?»

И добавил другой: «Здесь не только для разума мгла,

Мне глаза она жалит, и душу она мне сожгла».

Каждый песню пропел все того же печального лада.

Поношенье в ней было, и горечь была, и досада.

Но Иса понимал, что людская толпа не права,

И сказал не о мрачном — о светлом сказал он слова.

И сказал он, с красой сокровенной, невидимой дружен

«Эти белые зубы прекраснее светлых жемчужин».

Улыбнулись прохожие: мрака распался покров, —

И блеснули их зубы от света услышанных слов.

* * *

Ты других не кори и себя не считай без порока.

Опусти свои очи. В злоречии много ли прока!

Держишь зеркало ты, отраженье родное любя.

Ты разбей это зеркало. Надо ли славить себя?

Ты в наряде весеннем, стоишь ты с весельем во взоре.

Как бы время тебя не заметило в этом уборе!

Чтоб укрыть твой порок, чтоб от ангелов был он вдали,

Девять синих завес милосердно тебя облекли.

Где в лазурном кругу утоленье найдешь и веселье?

Многозвездная цепь — не твое, человек, ожерелье.

Ты — не пес, не тебе предназначен ошейник Плеяд[104],

Ты — не ослик Исы, что же вьюки тебя тяготят?

Небосвод — вдовий плащ; над земным он склоняется лугом.

Что есть видимый мир? Это плод, пораженный недугом.

Мир, со всем, что придет, и со всем, что исчезло давно, —

Преходящ. Это — малое, это — пустое зерно.

Горький мир ты вкушаешь, Хаджа! Разве есть в нем услада?

Не с тобой Низами: для меня его больше не надо.

РЕЧЬ ОДИННАДЦАТАЯ О НЕВЕРНОСТИ МИРА

Если все ты постиг, ты сверни многозвездный ковер.

Не для нардов простерт этот синий неверный простор!

Пожеланья твои не исполнятся небом. Напрасно

С небом честно играть. Ведь лукавит оно ежечасно.

Ставить ногу свою на неверное море — зачем?

Кладь везти по волнам, предвещающим горе, — зачем?

Сокол утке сказал: «Как отрадно в степи!» — «До свиданья, —

Так ответила утка, — нужны ль мне такие скитанья?»

Ты в печальной ладье. И, грустя, я того не таю,

Что поклажа твоя подготовит погибель твою.

Выкинь тягостный груз — ведь ладью он безжалостно давит.

Не подав тебе хлеба, тебя он воде предоставит.

В этом хрупком сосуде — увы! — безопасности нет.

В этой кости, увы, мозга веры и властности нет.

Мир тебе не потатчик. С тобою идет он не в ногу.

От него отойди, отыщи ты иную дорогу.

Что на этом столе? Не напрасно ль он смертному дан? —

Оскверненная чаша, унылый, пустой дастархан.

Ты на мир поглядишь, и твой рот он зашьет, негодуя.

Коль его укоришь, он язык твой сожжет, негодуя

Паланкин его пуст, бубенцы хоть и радуют слух.

Чаша мира пуста, но над чашею множество мух.

Только малость испивший из чаши неверного пира

С головою утонет в кольце ненадежного мира.

Жить в подобном селенье — твоя и беда и вина:

В нем смятение мысли и в нем — треволнение сна.

Там, где нет бытия, там свою обретешь ты обитель.

Этот край ты покинь, о развалин обманчивых житель!

Пусть над краем неверным встает и расходится дым.

В нём ведь станешь ты старым, не будешь всегда молодым.

Что ты тянешься к миру, к нему простираешь ты руки?

Не тобой он рожден, и рожден он для горькой разлуки.

Этот мир зачеркни, и печали умчатся, как сон.

Ты покой обретешь, позабыв о вращенье времен

В дальний путь ты идешь, так иди в этот путь спозаранок.

Снедь в дорогу сбирай, и сбирай ты ее для стоянок.

В этой скудной пустыне, наполненной дэвами, — ад.

В ней сгорают от зноя, от жажды в ней души горят.

Жизни влага нужна, а пустынной что горестней доли?

В ней источником солнечным созданы области соли.

Как вино для неверных — ужасный ее солончак.

Не кебаб в ней находят, а взора недоброго мрак.

Нет в пустыне воды; от ее голубеющей соли,

Как вода, льется желчь человеческой скорби и боли.

По страшащему сердце, по злому, пустому пути

Караван человека спокойно не может идти.

о зное жаркой пустыни, где дэвы нас кружат упорно,

Сердце — в тесном кругу, но томлениям сердца просторно.

Тот, кто к этой пустыне душою приладился, — тот

В своем сердце застывшем одну только горечь найдет.

Вся земля — словно ад. Ты, от страха на ней замирая,

Темный ад отстрани и достигни желанного рая.

Прах земной распадется, но время, живых не любя,

Шаг за шагом ступая, заране растопчет тебя.

И руками своими тебя оно вырвет из праха,

И тебя потеряет, куда-то метнувши с размаха.

Снова к праху вернется из праха исторгнутый прах.

Так зачем же по праху бредешь ты, как будто впотьмах?

Под подошвой своей никого не топчи ты, блуждая;

Мир подобных тебе растоптал без конца и без края.

В мир пришедший не может из мира души унести.

Ведь никто не узнал о безмерном, о тайном пути.

Так зачем же ступать по шипам, по колючим дорогам?

Лучше встать, и уйти, и не медлить в решении строгом.

Из ужасного края ты все же уйдешь. Не пойму,

Что же медлишь ты здесь? Почему не спешишь, почему?

Мир — привал. Эту область считать вековечной не надо.

Злую осень считать нам весною беспечной — не надо.

ПОВЕСТЬ О ПРОЗОРЛИВОМ МОБЕДЕ

Хиндустанский мобед в долгом странствии бросил на сад,

Что увидел в пути, испытующий, пристальный взгляд.

Он увидел стоянку, рибат благоденственный, или