Сокровищница тайн - [27]

Почему ж, как олень, к этим страшным приходишь ты водам?

Если видишь вдали голубое сияние вод, —

Это марево влаги лукавый послал небосвод.

Ты коня не гони, не узнаешь ты радостной доли.

Оближи свои губы: ты видишь мерцание соли.

Чтобы жажды не знать, чти рассудка нелживый кумир;

Коль гумно сожжено, ты припомни, что есть табашир.

Перед тем, как Иосифом горестный жребий был выпит,

Над колодцем своим он божественный видел Египет.

Ты пришел из лазури, но желтым твой сделался лик.

В этом темном колодце ты, жаждая блага, поник.

Но |был желтым твой лик, и ты к благам был полон любови

Не затем, что, тоскуя, свои ты насупливал брови:

Тосковал ты столетья, и ты от себя не таи,

Что в тоске этой древней — ничто эти брови твои.

Пред тобой семь столов, но припомни о смерти Адама,

Ради райского хлеба терпеть нам не следует срама.

Если хочешь поджечь ты свое золотое гумно,

Если думать о рае с надеждой тебе не дано,

Устремляйся, спеши, поскачи по ристалищу смело;

Коль, приказывать можешь, любое приказывай дело.

Два-три дня, что ты здесь, будь за чашей, иль мирно дремли,

Иль вкушай в сладкой неге плоды благодатной земли.

Темный рок твой жесток. Он рукой прихотливой и ловкой

Обвязал тебя слабо своей вековечной веревкой.

Хоть в колодках ступни, хоть согбен ты сидишь на пиру,

Все еще ты сгораешь в своем же обильном жиру.

Хворост этой поварни (Поварня ведь хворосту рада!)

Сам ты станешь жарким в судный день для несытого ада.

Сколько в чреве твоем будет хлеба и сколько воды,

Станешь, легкий, тяжелым и тяжкой дождешься беды.

Если б длительно жадный земные свершал переходы,

Съевший множество яств мог бы жить бесконечные годы.

Дни земные бегут, потому их цена высока,

Жизни ценится прелесть затем, что она коротка.

Ешь немного, и много ты мирных мгновений узнаешь,

Ешь, несдержанный, много и много ранений узнаешь.

Нет, не разум велел столько снеди вседневно иметь,

Это алчность велела бросаться на жирную снедь.

Это алчность творит много пиршеств бесчинных и шумных.

Прогони ты безумную — ту, что смущает разумных.

Потому нашей алчности разумом послана весть,

Чтоб того мы не ели, чего нам не велено есть.

Я боюсь ее лавки. Смотри, под навесом базара

Цвет ее ты воспримешь: ярка она очень и яра.

Ведай: злое и доброе, в этом сомнения нет,

Друг у друга охотно заимствуют образ и цвет.

ПОВЕСТЬ О ВОРЕ И ЛИСИЦЕ

Продающий плоды в Йемене безгорестно жил,

Свой товар охранять он лисичке одной поручил. -

Чтоб, опасность увидев, поднять незамедля тревогу,

Свой старательный взор устремляла она на дорогу.

И к прилавку не раз подбирался находчивый вор,

Но не мог одолеть он лисички бессменный дозор.

И вздремнул он пред лавкой, прием применяя знакомый, —

И уснула лисичка, его зараженная дремой.

Если спит этот волк, не являет опасности он.

И лисичка свернулась и сладкий увидела сон.

И, увидев лисичку в дремоте спокойной, умильной,

Вор в лавчонку проник, и ушел он с добычей обильной.

Если в сны безмятежные, странствуя, втянешься ты,

Головы не снесешь иль без шапки останешься ты.

Пробудись, Низами! Скинь дремоты ненужное бремя.

И расстанься со всем: расставанья приблизилось время.

РЕЧЬ ДЕВЯТАЯ — ОБ ОСТАВЛЕНИИ МИРСКИХ ДЕЛ

Человек, что дороже счастливых и страстных ночей!

Человек, что мгновенней, чем отсвет рассветных лучей!

Долго ль, тени подобный, склоняться ты будешь в печали?

Поднимись, будто знамя, и двинься в безвестные дали.

Если шахи идут в новый край или в новый поход,

То поклажу они посылают обычно вперед.

Если с шахом ты схож, собирайся, — поклажа готова,

Отправляйся в поход, что богаче похода земного.

Ты вперед с нужной кладью немедлящих слуг посылай,

Снедь на завтрашний день ты сегодня, о друг, посылай.

Улей медом наполнен, гуденьем наполнен веселым,

Потому что предвиденье мудрым даровано пчелам.

Муравьям боевым в этом деле неведома лень.

Дружно пищу они собирают на завтрашний день.

Ты прозри, человек! Ты не медли в усладе беспечной!

Муравью и пчеле уподобься в работе их вечной.

Тот, кто хочет, живя, каждый встретить безгорестно час,

Запасается летом, зимой поедает запас.

В этом искусе жизни не всякий ли смертный — меняла,

Чьи сокровища хрупки и мельче смарагда и лала?

Нашим замыслам жадным грядущее знать не дано.

Что дано нам предвидеть? Лишь только мгновенье одно.

Но стоянку мы знаем, и нас небосвод не обманет.

Вот стоянка твоя: размышленье о том, что настанет.

Из живущих существ — а ведь их бесконечные тьмы, —

Размышлять о последствиях можем одни только мы.

Хоть минутной усладе, как сладостной жизни, мы рады,

Но уменье предвидеть отрадней минутной услады.

Мы, познавшие сердце, чей пламень для нас запылал,

Мы добыты из глины, но все ж мы сверкающий лал.

Нам сиянье грядущего в реющей мгле заблистало,

И о многом таимом душе нашей ведомо стало.

Прочитать мы смогли, хоть наш разум пределами сжат,

Девяти звездных школ[102] раскрывающий тайны абджад.

Ты и я — только мы были высшим отмечены роком,

Ты и я — первый плод из садов, что на небе высоком.

Тот, кто прах твой месил, тот из лучших отобранных трав,

Чтобы сердце возникло, целительный создал состав.

Прах твой с горечью смешан, но все же сокровищ немало

В сердце праха таится. Они — постиженья начало.

Этот прах оцени. Ты о сердце людском не забудь.