Сочинения в 2-х томах. Том 2 - [35]
12. При всем том Богу больше подходит имя единого, чем какое-либо иное. Так его называет Парменид, сходно и Анаксагор, говоривший, что «единое лучше, чем все вместе»[121]. Понимай это единое не как число, именуемое монадой, или единицей, а как неделимое никаким способом деления первоединое, в понятие которого не входит никакой двойственности. После него без двойственности ничто уже не может ни существовать, ни познаваться. Так что прежде всего будет вышеназванное абсолютное единое, потом единое с прибавлением — единое бытие, единая субстанция и так далее, — и нельзя ни сказать, ни помыслить ничего настолько простого, чтобы это не было единое с прибавлением, кроме одного всепревосходящего первоединого. В нашем символе ты ясно видишь изображение того, что единому, как говорил о нем Гермес-Меркурий, подобает именоваться именами всех вещей и ни одним из всех имен[122].
13. Заметь еще одно: все творимое есть лишь подобие. И действительно, любой данный угол показывает о себе самом, что он не есть истина угла, — ведь истина не допускает ни больше, ни меньше, и если бы она могла быть более или менее истиной, она уже не была бы истиной: как она была бы истиной, если бы не была тем, чем может быть? Итак, любой угол показывает о себе, что он не истина угла, потому что может быть иным, чем есть; наоборот, максимальный и вместе минимальный угол, поскольку не может быть иным, чем есть, показывает себя простейшей и необходимой истиной угла. Любой угол поэтому признает себя подобием того истинного, раз он не сам по себе угол, а угол, как он существует в другом, а именно на плоскости. Соответственно, истинный угол существует в создаваемом, или изображаемом, как в своем подобии. Справедливо говорит блаженный Августин, что все творения на вопрос, не Бог ли они, отвечают: «Нет, ибо не мы сделали себя, а Он нас»[123].
14. Из всего этого ты можешь теперь достаточно понять, какое знание о Боге мы можем иметь сейчас, когда видим его через зеркало в символическом намеке: так или иначе только отрицательное. Это подобно тому, как мы видим, что любой начертанный угол не будет максимальным и вместе минимальным углом просто. В каждом угле мы тем самым негативно видим максимальный, зная, что он — есть, но только не этот вот начертанный; и мы знаем, что максимальный и вместе минимальный угол есть вся цельность и совершенство всех образуемых углов, глубочайший центр их всех и вместе охватывающая их окружность[124]. Мы только не можем составить себе понятие о чтойности этого максимального и вместе минимального угла, потому что ни чувству, ни воображению, ни уму не ощутить, не вообразить, не помыслить и не понять ничего подобного тому, чем является максимум и вместе минимум.
15. Так Платон говорит в письмах, что все у Царя Вселенной, все благодаря ему и он причина всякого блага, и продолжает чуть ниже: «Человеческая душа жаждет понять, каковы те вещи, обращаясь к родственным ей самой вещам, из которых ни одна недостаточна; но в самом царе нет ничего подобного». Особенно хорошо он там пишет, что это надо держать в тайне[125]. Поистине не без причины он называет первое начало царем всего: всякое государство учреждено царем и сообразно царю, им управляется и стоит. Что в государстве пребывает раздельным, добавляет Прокл[126], то изначально и цельно есть в царе он сам и его жизнь: полководцы, сановники, воины, судьи, законы, единицы меры, веса и все подобное заключено в царе как общественном лице, в котором все, что только может быть в государстве, есть его собственная действительность; его закон, начертанный на хартиях, есть в нем живой закон, и так далее; он виновник всего, и от него обладает всем все, что обладает существованием и званием в государстве. Аристотель в своем уподоблении удачно называет [Царя Вселенной] предводителем, по которому все войско равняется как по конечной цели и от которого у войска все то, что делает его войском[127]. И как закон, начертанный на мертвых хартиях, жив в правителе государства, так в первом начале все есть Его жизнь; время в Нем — вечность, творение — Творец.
16. Аверроэс говорил в XI книге своей «Метафизики», что все формы актуально пребывают в перводвигателе, а в XII книге — что в перводвигателе, отвергая платоновские идеи, полагает идеи-формы Аристотель. То же утверждает Альберт в толкованиях на Дионисия; он говорит, что Аристотель считает первую причину трехпричинной, действующей, формальной и целевой (формальная есть прообразующая), но что при верном понимании он не опровергает Платона. Опять-таки, истинно то, что Бог имеет в себе прообразы всех вещей. Прообразы суть основания. Богословы же называют прообразы, или идеи, волей Бога, коль скоро, по слову пророка, он «сотворил, как захотел»[128]. Будучи разумным основанием в первом уме, его воля справедливо именуется прообразом; так воля государя, опирающаяся на разумное основание, есть прообраз закона: «Что пожелал государь, имеет силу закона»[129]. Ни Платон, ни Аристотель, ни кто бы то ни было не разноречат с тем, что показывает тебе берилл и его символ, а именно что истина придает всему бытие через свое подобие. Так, Альберт Великий в вышеприведенном месте утверждает: надо неким образом признать, что от первого (primo) во все течет единая форма, подобие его сущности, и через эту форму все причастно идущему от него бытию. И обрати внимание, что истина, которая есть то, что может быть
