Снежинка - [29]

Шрифт
Интервал

Я попробовала еще раз:

— Просто я... как будто стала меньше радоваться жизни. Я не справляюсь с домашкой. Все время чувствую себя усталой.

Психотерапевтка сочувственно кивнула и развела руками, словно читая лекцию на Ютьюбе.

— Учеба в колледже — дело нелегкое. Все говорят о вечеринках и свободе, обещают, что ты найдешь себя и раскроешься как личность. Никто не предупреждает о домашних заданиях и ощущении, что должен прыгнуть выше головы.

— Я все это знаю, — перебила я, но она продолжала говорить.

— Давай представим, что мы идем по Графтон-стрит.

Представить обстоятельства, которые могли бы вынудить меня идти по Графтон-стрит с этой женщиной, я не в силах.

— И ты замечаешь свою подругу. Назови мне какую-нибудь из своих подруг.

— Орла, — сказала я, подняв ее в ранг подруг из категории раздражающих знакомых.

— Прекрасно, значит, ты говоришь: «Привет, Орла!» — но Орла ничего не отвечает и продолжает идти. — Психотерапевтка смотрела на меня так, будто только что срежиссировала самую драматическую сцену в гипотетической вселенной. — Что бы ты почувствовала в такой ситуации?

— Эм-м, облегчение?..

— Какие мысли пришли бы тебе в голову?

— Ну, что теперь не придется с ней разговаривать.

— Может, назовешь еще какие-то мысли и чувства?

— Эм-м, наверное, я бы удивилась.

Она кивнула.

— А почему ты бы удивилась? — Она покручивала ладонью, давая понять, что я подбираюсь к сути.

— Потому что она меня как будто не узнала.

— Интересно. Видишь, как мы торопимся с выводами. Тебе не показалось бы, что она на тебя злится или нарочно игнорирует?

— Вряд ли.

— Что ж, хорошо. Это всего лишь один из примеров того, какую пользу приносит когнитивно-поведенческая терапия, или КПТ. Занимаясь КПТ, мы учимся отдавать себе отчет в том, насколько наши мысли связаны с нашими чувствами. Мы можем распознать мысль и то, какие чувства она у нас вызывает. Мы можем поймать эту мысль. — Она сжала в кулак пустоту>. — И проанализировать ее, прежде чем спешить с чувствами.

Она достала брошюру и открыла ее на странице со схемой, похожей на круговорот воды в природе.

— Итак, случайная встреча с Орлой, — сказала она и обвела синей ручкой слова «психологический триггер», — наводит на раздумья. Почему она не поздоровалась? Она на меня злится? Я ей не нравлюсь? Эти вопросы вызывают удивление. — Она показала пальцем на меня. — А может быть, гнев или грусть. Зато если мы будем мыслить в более позитивном ключе, например, решим, что она, скорее всего, тебя не узнала или просто задумалась, то сможем повлиять и на чувства, связанные с этой мыслью и этой встречей.

— Но все может оказаться наоборот, — нахмурившись, возразила я. — Может, она меня ненавидит.

— Да, но это весьма маловероятно. Разумней было бы подумать, что она тебя не заметила.

— Я первым делом так и подумала.

— Точно. — Она закрыла брошюру. Черно-белую обложку украшало изображение девушки за тюремной решеткой. Над ее головой висела туча. Из тучи лил дождь. Поверх тучи пузырчатым шрифтом было написано: «Социальная тревожность». — Вот кое-какая информация, можешь забрать ее домой. Здесь есть несколько упражнений, которые ты, возможно, найдешь полезными.

Я уже приготовилась, что она начнет учить меня не совать в нос карандаши.

— От генерализированной тревожности страдает каждый десятый студент колледжа, — сообщила она, протягивая мне брошюру через стол.

«Прекрасно», — подумала я. Мало того, что тревожность, так еще и генерализированная.

— Это очень распространенное расстройство, — добавила она. — Ты далеко не первая, кто сегодня пришел ко мне с такой проблемой. — Она улыбнулась. — А теперь, пока ты не ушла, заполни, пожалуйста, короткий онлайн-опросник.

Она усадила меня за свой стол. На этот раз от меня требовалось оценить по десятибалльной шкале, насколько сеанс соответствовал моим ожиданиям. Чувствуя, как она нависает над моим плечом, я отметила все утверждения десятками и рассыпалась в благодарностях на пути к двери.

— Приятно это слышать, — сказала она. — Удачи тебе, и помни: надо радоваться каждому дню. Жизнь — это путь, а не цель пути.

Я спросила в регистратуре, надо ли мне записаться на следующий сеанс. Сотрудница посмотрела в компьютере, что написала обо мне психотерапевтка, и сказала:

— Нет, она пишет, что вы здоровы.

Прежде чем уйти, я ненадолго заперлась в туалете, чтобы передохнуть и снова поплакать.

Дар исцеления

Женщина застенчиво подкатила детскую коляску по подъездной дорожке к нашей задней двери. Я отправила их в трейлер. Давненько у Билли не было посетителей. Я представляла, как она войдет и застукает его в одних трусах, попивающим виски и читающим какую-нибудь из старых газет, которые он там копит штабелями. Хотелось надеяться, он не пьян.

Билли — целитель поневоле. Дар исцеления у нас в роду. Если человек скажет вам, что знает человека, который знает человека, который умеет исцелять, то одним из тех, к кому вас пошлют, окажется Билли. Дальше — лотерея. Но большинство народу воспринимают его лечение всерьез. По словам Билли, сам он в него мало верит, но оно вполне безвредно. Многим помогает. Иногда он попросту прикалывается, но тем не менее показатели у него солидные. К нему обращаются кто с чем, от ожогов до младенческих колик, приходят фермеры со стригущим лишаем, подростки с бородавками или экземой, мужчины средних лет с подагрой или радикулитом.


Рекомендуем почитать
Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Четвертое сокровище

Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.