Снежинка - [27]
Пока я рылась в сумке, пытаясь найти ключ Ксанты, Бэтмен наклонился и сунул в спальник Джека купюру в двадцать евро. Так чт,. когда мы вошли в квартиру, я поцеловала его уже всерьез. Потому что он заслужил.
Я шикнула, когда он заговорил.
— Извини! — ответил он громким шепотом и споткнулся о велик Ксанты по пули в гостиную.
Тогда я стала целовать его, чтобы заставить замолчать. Мы легли на диван, и он расстегнул мне лифчик одной рукой. Впрочем, все шло хорошо, пока он не начал расстегивать мне джинсы.
— Нет-нет, помни, что я говорила. — Я оттолкнула его руку.
— Прости, прости. — Он снял с себя джинсы и футболку с Бэтменом и снова попытался расстегнуть мои джинсы.
Мне стало смешно:
— Нет, серьезно, я не могу.
— У тебя месячные, что ли?
— Ага, — соврала я.
Он задумался.
— Я не против.
— Зато я против.
Он смотрел на меня щенячьими глазами:
— Ну пожалуйста...
— Нет.
Он сел, откинулся на спинку дивана и вздохнул, глядя в потолок.
— Ты меня убиваешь.
— Извини, — сказала я. — Но я предупреждала.
— Знаю-знаю. Просто это реально жестко. Буквально. — Он показал на свою ширинку. Ребячество, но мне это казалось настолько трогательным, что я поцеловала его, словно искупая какую-то вину. Он притянул меня к себе. Потом стащил с себя трусы и стал давить мне на затылок.
— Нет, нет, — повторяла я.
— Блин, да ладно! — возмутился он. — Нельзя приводить мужиков домой, а потом не давать!
— Я же предупреждала, что мы просто ляжем спать.
— Ага, а потом начала вот так целоваться? У меня уже яйца синие. Ты понятия не имеешь, как это больно.
В кухне загорелся свет. В дверях появилась полусонная Ксанта.
— Дебс, все в порядке?
— Санта, прости, пожалуйста! — Я улыбнулась ей сквозь слезы. — Не хотела тебя будить.
— Приветик. — сказал он, снова натягивая трусы.
Она его проигнорировала.
— Ничего страшного, я просто услышала голоса. Все нормально?
— Привет. Как тебя зовут? — спросил он.
— А кто интересуется? — нахмурилась она.
— Прошу прощения. Я немного пьян. А твоя подруга привела меня к тебе домой, а теперь... — Он приложил ладони ко рту и прошептал: — Я же не виноват, что она отказывается заниматься со мной сексом. Ну и ладно. Все путем, просто она динамщица.
— Сочувствую, — сказала Ксанта, поднимая с пола его футболку с Бэтменом и джинсы.
— Ты очень красивая, — шепнул он.
Ксанта открыла окно и вышвырнула его одежду в темноту.
— Эй!.. — завопил он, вскакивая. — Какого хрена? Гребаная психованная сука!
Он бросился на нее, и я испугалась, что сейчас он ее ударит, но она не отступила ни на шаг. Они застыли нос к носу.
— Выметайся из моей квартиры, — сказала Ксанта.
— Знаете что? Вы мне на хрен не сдались. — Он отошел подобрать с пола свой бумажник и ботинки. — Господи боже мой... Две фригидные стервы.
Уходя, он споткнулся об ее велик и хлопнул дверью.
— Спасибо, — всхлипнула я ей в плечо.
— Ш-ш-ш... — Она поцеловала меня в макушку, укачивая в объятиях. — Пошли, поспишь в моей кровати.
Она за руку увела меня из гостиной и дала пачку салфеток для снятия макияжа. Я посмотрела в зеркало. Тушь размазалась по всему лицу.
— Спасибо, — дрожащим голосом повторила я и долго снимала макияж, стараясь почувствовать себя чистой.
— Все в порядке? — спросила Ксанта.
— Ага.
— Дебби, так нельзя.
— Знаю, это было тупо. Прости, пожалуйста.
— Все нормально. Я не против, чтобы ты приводила парней. Без вопросов. Просто береги себя, понимаешь?
— Я думала, он хороший, — пролепетала я.
— Хорошие парни так себя не ведут.
— Круто ты его отшила.
— Знаю.
— Научишь меня так же?
— Ладно.
Она протянула мне чашку чая.
— Боже, как я тебя люблю! — вырвалось у меня.
— Я тебя тоже.
Результаты
В тот день ожидались результаты сочинений, и все притворялись, что им наплевать. Мы словно забыли, что поступили на этот факультет только потому, что все как один — отличники, которые подпитываются внешним подкреплением. Многие мои однокурсники получили столько выпускных баллов, что поступили бы даже на медицинские факультеты. Как горюют наши семьи, острили мы, что нам не хватило мозгов выбрать себе более полезную специальность. Стань хоть кем-то, говорила мама Орлы. Иди в колледж, станешь хоть кем-то. Раздумывая, каким бы кем-то стать мне, я услышала шепот прямо в ухо: «Профессором». Меня корежило от одной этой мысли. Все равно что захотеть стать стариком в твидовом костюме, который читает Шекспира и дымит трубкой.
Мы выходили с лекции по «Кентерберийским рассказам», когда к Ксанте подбежал какой-то парень в водолазке и, положив руки ей на плечи, сообщил:
— Вывесили, — и, поправив очки, унесся в направлении кафедры английского.
— Я в туалет, — сказала я Ксанте.
Она сжала мою ладонь:
— Я тебя подожду.
Изнутри на двери кабинки под рекламой двадцатипроцентной скидки на восковую эпиляцию бикини было выцарапано:
«Сколько ни стараюсь, до 2.1 не дотягиваю. Что со мной не так?»
Узел у меня в животе затянулся еще туже. До сих пор я успешно скрывала, что с самого начала занятий не смогла прочесть ни строчки художественной литературы. Я обнаружила в себе скрытый талант ломать комедию. К семинарам я вооружалась кратким содержанием книг, взятым с сайта Спаркнотс. Впитывала сюжетные перипетии и описания персонажей, словно научные факты, радостно вживаясь в амплуа недоучки, поднахватавшейся умных слов. Скудных сведений, почерпнутых из интернета, вполне хватает, чтобы всех рассмешить. Удивительно, сколь многое сходит с рук, если гладко рассуждаешь о текстах, которых даже не читала.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.