Снежинка - [25]
— Я бы с удовольствием, — ответила я, — только... это таким средним классом отдает!
— Сама ты средний класс, — сказала Ксанта.
— Неправда. Я фермерша.
— Ерунда. Ты покупаешь хумус в «Теско». Смирись, ты средний класс.
— Ладно, но ты тоже.
— Я не отрицаю своих привилегий. Я с ними смирилась. Научилась быть благодарной. Пытаюсь избавиться от ненависти к себе.
— Но моя семья не считается зажиточной, ни у нас в деревне, ни вообще, — защищалась я.
— Ой, да ладно. Тебе хватает денег на учебу в колледже, дешевое вино на вечеринках и пачку чипсов по пути домой.
— Это правда.
— Принадлежность к среднему классу не делает тебя плохим человеком.
— Да, только избалованным.
— Отлично, я собиралась начать заниматься йогой, но теперь буду просто упиваться чувством вины за привилегии среднего класса, — жалобно произнесла Ксанта.
— Я не о том.
— А о чем?
— Ни о чем. Не слушай меня.
— У тебя что сейчас? — спросила Ксанта, когда я собралась уходить.
— Теория литературы.
— Ты имеешь в виду вокабуляр для задротов?
— Я имею в виду, что ты недалека от правды.
Семинары — это боль. В конце прошлой пары ассистентка-преподаватель спросила нас, согласны ли мы с французскими структуралистами. Последовало долгое молчание, во время которого мы все сосредоточились на том, чтоб оставаться невидимыми. Несколько храбрых голов сделали неопределенное движение, не решаясь ни кивнуть, ни покачать — так, не зная, как точно пишется слово, калякаешь буквы одну поверх другой. Преподавательница выдохнула и сказала:
— Мы все находимся во власти языка. Класс!
Все переглянулись, пытаясь подглядеть правильную реакцию. Мы так и не поняли, серьезно она говорила или иронизировала, но на всякий случай посмеялись.
На этой неделе мы учились применять к текстам психоанализ. Уверенности в рассуждениях о прочитанном сразу прибавилось. Семинар превратился в заумное фривольное бинго с двусмысленностями вместо чисел.
— Холмс и Ватсон — несомненно, любовники.
— Согласен, текст просто напичкан фаллическими символами: в смысле, трубка, ручка, одна на двоих сигара...
— А ты что думаешь, Дебора Марта? Тебя же зовут Дебора Марта, верно? — Преподавательница заметила мое молчание. Я по глупости вписала в бланк регистрации свое второе имя и теперь выглядела еще большей деревенщиной.
— Зовите меня Дебби, — говорю я.
— Что скажешь о психоаналитическом прочтении Артура Конан Дойла, Дебби?
— Ну... Если всюду выискивать члены, непременно найдется целая куча. — Лицо у меня горело. Послышались смешки.
— Разумное утверждение, — улыбнулась преподавательница.
— Я бы назвал это скорее субъективным мнением. Мнением, не подкрепленным ни текстом, ни вторичной критикой, — заявил парень, который в неделю марксизма утверждал, будто мы живем в бесклассовом обществе.
— А что думаешь ты... Николо? — спросила преподавательница у парня, который еще не высказался, — красивого итальянца, любителя курить самокрутки перед гуманитарным корпусом. Он выглядел так, словно сошел со страниц Элены Ферранте.
— Извините, какой был вопрос? — переспросил он.
— Считаешь ли ты, что полезно видеть всюду члены, — подсказала я.
— Нет, — с видимым облегчением ответил он. — Нет, не считаю.
Бэтмен
В халате Ксанта выглядит подозрительно уютно.
— Значит, мы не идем тусить? — спросила я.
— Нет настроения. — ответила Ксанта. — Хочу утром сходить в библиотеку.
— Ясно.
Настроения у нее нет, потому что у нее есть парень.
— Прости, — сказала она.
— Не надо извиняться. Все в порядке.
— Может, позовешь с собой Орлу?
Я посмотрела на спальню Орлы. Ее дверь, как обычно, была закрыта.
— Орлу? А она вообще дома?
— Не знаю.
— Можно подумать. ты живешь с привидением.
— Т-с-с, вдруг она дома.
— Он-то к тебе собирается? — спросила я. — Если хотите побыть вдвоем, я могу поехать домой.
— Нет, не глупи. Обычно я езжу к нему>. Его универ у черта на рогах, зато квартира у него получше этой ночлежки.
— Симпатичная ночлежка.
— Спасибо.
Отношения Ксанты с парнем, который нравился мне с незапамятных времен, я воспринимала сравнительно спокойно. Она редко о нем упоминала, поэтому я расспрашивала, каку них дела, поддразнивала ее, даже улыбалась и хихикала — но еще ни разу не смогла заставить себя произнести его имя.
Я перестала спать по ночам. Раньше я убаюкивала себя фантазиями о нем, они внушали мне чувство безопасности. Разнообразные сценарии, которые я раскручивала в воображении, всегда заканчивались одинаково: не поцелуями и тому подобным, а моей головой на его плече или его рукой, обхватившей меня, — первыми робкими шагами к близости.
Меня бросало то в ярость и ненависть к себе, то в гнев и злость на него. По-настоящему гадкой частичке меня казалось, будто он использует Ксанту, чтобы вызвать мою ревность, но то было всего лишь мое эго, то и дело нырявшее в Зазеркалье в попытке отыскать хоть намек на невероятное: что он тоже думает обо мне.
У меня вошло в привычку копить примерное поведение, будто купоны, которые можно обменять на тусовку. Тусовка означает выпивку, а выпивка — передышку от головы. Я радуюсь алкогольному забвению, опьянению. Когда я вырубаюсь, я не вижу снов. Просыпаюсь я похмельная, но похмелье предсказуемо. Я заранее знаю, как буду себя чувствовать. Плохо, но все-таки самой собой. Милой, непринужденной, детской версией себя, считающей стакан воды величайшим чудом на земле.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.