Снежинка - [28]

Я привыкла, что меня называют умной. В средней школе мне было легко, потому что я не подвергала сомнению ничего из того, чему меня учили. Если бы в учебнике истории написали, что Гитлер победил в войне, я бы в это поверила. Я не могу осознать факты, пока они не стали частью сюжета. Вне художественной литературы фотосинтез и генетика не имеют смысла. Выученное я никак не применяла на практике, потому что оно все равно улетучивалось из головы.

Дело в том, что я идиотка, но на экзаменах могу сыграть интеллектуалку. В ночь перед контрольной я напихивала себе в голову как можно больше подробностей той истории, которую мне предстояло рассказать. Мерила шагами спальню, чувствуя себя актрисой, разучивающей реплики. А на следующий день, исторгнув все это из себя на бумагу, я выходила из класса, и все якобы мной усвоенное оказывалось начисто стерто из памяти. Я получала «отлично» и ощущала внешнее подкрепление. Поэтому я нравилась и учителям, и себе самой.

Учиться в колледже я не умею. Тут не предлагают выбрать готовый ответ, как на школьных выпускных тестах. Это сочинение — первая письменная работа, которую мы сдавали, — было посвящено американской литературе. Во вступлении я рассказала, как в детстве смотрела «Покахонтас», и даже включила фильм в список использованной литературы. Я краснела, воображая, с каким смехом препод все это читал. Но вдруг это сойдет за свежий подход? Нам говорили, что оценка 1 означает вклад в научную мысль. Возможно, занудному миру науки не хватает диснеевской живости?

Мы с Ксантой шли под руку к кафедре английского, борясь с предвкушением. Мы успели обсудить вероятность получения оценки 2.1. Она бы нас совершенно устроила. Высшая оценка иллюзорна, хорошая — вполне достижима. Пробившись сквозь толпу, мы пробежали глазами результаты. Оценку 2.2 получила всего пара человек. У подавляющего большинства, как и ожидалось, стояло 2.1. Ближе к началу списка виднелась одна отличная отметка и одна удовлетворительная, заработанная, как всем было известно, великовозрастным студентом — единственным из нас, кому хватало смелости задавать дурацкие вопросы посреди лекции.

Я нашла свой студенческий номер. Меня так и подмывало провести пальцем поперек списка, чтобы убедиться, что я не ошиблась строкой, но вокруг было слишком много народу^, и моя оценка плавала в море других. Где-то рядом с моим номером реяла отметка 2.2. Я быстро отвела взгляд и запретила себе таращить на нее глаза. Разумеется, она исчезнет, уйдет прочь, как бродячая собака. Главное — не смотреть. Она мне не принадлежит.

— Довольна? — спросила я Ксанту.

— Да, — сказала она. — А ты?

— Да. Пойду искать ботанов, получивших «отлично», и макну их башкой в унитаз.

На лице Ксанты появилось то же смущенное выражение, как в тот раз, когда она призналась в своем веганстве.

— Ах ты жопа, да это же ты! — сказала я достаточно громко, чтобы все остальные услышали и поняли, что это именно она. Это ее мне надо превзойти.

— Прекрати. — Она пихнула меня локтем.

— Да ладно, кто тут вправе беситься, тот я.

— 2.1 — прекрасный результат.

— Но не отличный, — ответила я. — А тебе респект.

* * *

Психотерапевтка представилась, но я ее не слушала. Я по-прежнему думала о том, как на меня посмотрел охранник внизу. Льстила себе мыслью, будто он удивился, что со мной что-то не так. Прежде чем подойти к регистратуре, я заперлась в туалете, чтобы по-быстрому выплакаться. Мне выдали бланк регистрации.

Анализируя себя по шкале от одного («никогда») до десяти («постоянно»), я осознала, что даже депрессия у меня так себе: в среднем пять-шесть из десяти. Оказывается, жизнь можно оценить по той же десятибалльной шкале, что и диктанты в начальной школе, только с диктантом проще — ошибка или есть, или нет. Труднее было решить, насколько мне близки банальности вроде «Я чувствую себя неудачницей». Поставить себе десятку было бы мелодрамой и кокетством, поставить ноль — наглостью. Я ограничилась скромными четырьмя баллами из десяти. Утверждение «Я с трудом засыпаю и плохо сплю» я оценила на два из десяти. Засыпаю-то я легко и сплю крепко. У меня проблема с самим сном. Таких вариантов, как «Я не узнаю собственных сновидений» и «Мне кажется, что мать промыла мне мозги и постепенно заражает своим сумасшествием», тест не предлагал.

Психотерапевтка расспрашивала меня о семье. Я не упомянула о маминых долгосрочных отношениях с душевной болезнью, потому что, на мой взгляд, с тем, что я получила 2.2, они никак не связаны, — а ведь как раз из-за этого я и записалась на консультацию. Потом она перешла к расстройствам настроения. Когда она подробно остановилась на тревожности, я перестала кусать ногти. Меня возмущает это обвинение.

Тревожность — модное слово для беспокойства, а беспокойство не диагноз. Депрессия — модное слово для хандры, но это более сильный синоним. Я бы простила себя, если бы схлопотала 2.2 из-за депрессии. А всего лишь из-за легкого беспокойства — непростительно. О депрессии пока и речи не шло. Среди студентов свирепствует эпидемия депрессии. В области душевных болезней депрессия — то же самое, что оценка 2.1, а эта психотерапевтка даже ее мне не поставила.