Снежинка - [30]

* * *

Услышав, что женщина выкатила коляску за ворота, я направилась к трейлеру и успела подглядеть, как Билли прячет обручальное кольцо своего деда и написанную от руки молитву, которыми пользуется для исцеления. Заметив меня, он смутился:

— М-да...

— Колики? — спросила я.

— Нет, у нее была жуткая экзема. Вокруг ушей все шелушилось.

Билли не ведет прием и не берет денег, но некоторые в благодарность присылают ему подарки. Большинство дарителей — женщины, очарованные трейлером и им самим. Они видят, что он собирает всякие безделушки, и норовят пополнить его коллекцию. Женщина по имени Джули подарила ему дорогой виниловый проигрыватель. Я потеряла счет вещицам, которые попали в трейлер в качестве подарков или были раздобыты самим Билли, — это и подсвечники, и садовый гном, и крошечное латунное кресло-качалка. Большинство открыток из своей коллекции он хранит в шкатулке, но самые любимые приклеивает к стене возле кровати.

— Я сегодня ездил повидаться с Дирдрой, — сказал Билли, усаживаясь в кресло.

— Понятно...

Мне было ясно, что лучше не спрашивать, как она поживает. Я навещала прабабушку вместе с Билли всего однажды, когда была совсем маленькой. Помню, как сидела в зимнем саду монастырского дома престарелых, ела черствое печенье «Кимберли Микадо» и пила чай с молоком из фарфоровой чашки с блюдцем. Монахиня немногим моложе самой Дирдры вкатила прабабушку в кресле-коляске, остановила кресло перед телевизором и с натянутой улыбкой оставила нас одних. На Дирдру с экрана смотрел весь актерский состав мыльной оперы «Домой и в путь», но она глядела в пространство.

С прабабушкиной губы свисала нитка слюны. Билли стер ее салфеткой, но вскоре изо рта у Дирдры снова потекло. Прабабушка не осознавала, что у нее гости. Вряд ли она вообще понимала, что в ее мире существует кто-то еще.

— Если я когда-нибудь тоже стану таким, пристрели меня, — сказал Билли мне в ответ.

— Думаю, у тебя есть еще несколько лет.

— Молодые тоже болеют. Бывает и ранняя деменция. Посмотри на свою мать.

— Билли!..

— Что?

— У мамы нет Альцгеймера!

— Она к нему уже близка.

Я наполнила чайник. Билли попытался сменить тему^.

— У вас есть рождественские экзамены?

— Нет, только сочинения.

— И вас будут оценивать по результатам сочинений?

— Да.

— Значит, ты будешь стремиться получить «А».

— Ну, оценочная система в колледже отличается от школьной. — Я чувствовала, что у меня начинает гореть лицо. — Там нет никаких «А» и «В». Можно получить отличие первого или второго класса.

— Ага, значит, жалкие отличия второго класса — это не по нам.

— Было бы здорово, если бы получилось без них обойтись, — сказала я, стараясь не покраснеть.

— Я в тебя верю. А что нужно, чтобы получить «отлично»?

— Надо набрать больше семидесяти процентов.

— Смех да и только. В школе ты по девяносто набирала, — напомнил Билли.

— Да, но то были детские игрушки.

— Так и сейчас ничего не изменилось.

— Ага, конечно.

— Я серьезно. Если не можешь объяснить свою мысль ребенку, значит, она вообще не стоит раздумий, — сказал он.

Чайник закипел и плевался кипятком. Я достала из шкафа грелку.

— Что ты делаешь? — спросил Билли.

Я показала на крышу:

— Сегодня полнолуние.

— А... — Он вздохнул. — Я сегодня не в настроении смотреть на звезды.

— Ладно. — Я убрала грелку обратно.

— А сейчас ты что делаешь? — спросил Билли.

— Ты же сказал, что не в настроении.

— Можешь ведь и сама подняться. Тебе не нужно, чтобы я держал тебя за ручку.

— Я тебя что, раздражаю?

— Ты раздражала меня с самого своего рождения.

— Спасибо. — Я плюхнулась на его кровать.

— Чай не будешь заваривать? — спросил он.

— Нет, я и не собиралась.

Я смотрела в потолок.

— Хочешь чая? — спросила я.

— Не откажусь.

— Отлично. — Я сползла с кровати и снова подошла к чайнику.

— Джеймс сегодня вытащил вывернутого теленка, — сказал Билли.

— В каком смысле вывернутого?

— Ну... — Билли свел ладони. — Все, что должно быть внутри... — Тут он их раскрыл, точно книгу. — Было снаружи. Как будто кто-то взял нож, вскрыл ему брюхо и просто выворотил все органы. Все четыре ноги срослись, будто он висел на крюке в скотобойне. Когда Джимбоб сутул руку в утробу его матери, чтобы его нащупать, он мог втиснуть пальцы между его ребрами. Можно было ухватить его за сердце, и все такое.

— И сердце билось?

— Ага. В утробе он был еще жив. Бедняга. Джеймс вызвал ветеринара. В конце концов пришлось делать кесарево.

— И он выжил?

— Видала когда-нибудь, чтобы по ферме бродил вывернутый теленок?

Я вынула чайные пакетики из кружек и бросила в мусорное ведро. Билли подлил себе еще больше молока, чем я, на случай, если чай слишком горячий. Прежде чем сделать глоток, он дует себе в кружку^. Он терпеть не может обжигать язык.

— Жесть, — сказала я.

— Ага, и ветеринар сказал, что сталкивается с таким случаем второй раз за двадцать пять лет. Впрочем, на моей памяти это не самый странный отел.

— А какой был самый странный?

— Когда корова принесла двойню. Самого отела я не видел. — Дядя вскинул руки. — Но когда я зашел в коровник ее проведать, она уже управилась. Дело было сделано. На абсолютно здорового теленка, лежавшего возле нее, она не обращала никакого внимания, а вместо этого лизала комок серо-голубой шерсти. Он был похож на лопнувший футбольный мяч — ни ушей, ни глаз, ни головы, ни ног, вообще бесформенный. А корова вылизывала его за милую душу.