Снег в пустыне - [8]

Для Васима это стало сигналом. Всякие поводы для недовольства господина следовало пресекать в зародыше, какими бы они не были. Само собой, он позаботится, чтобы все было исполнено, как пожелал господин Аббас, однако прежде мальчишку следовало хорошенько проучить!

Едва затихли шаги господина, Атию стащили с постели. Ступив на опухшие ноги, мальчик охнул и упал. Его невозмутимо поставили снова, заставляя опять идти в купальню. Сейчас, самому и как есть — голым, с размазанной по коже спермой, к тому же кружным путем, где его могли увидеть и не только другие наложники.

Так и случилось. Утро было очень раннее, половина дворца спала, половина ложилась спать, но небольшая процессия из старшего евнуха, двоих его помощников и измученного невольника наткнулась на другую: помощник управляющего вел мастеров поправить потрескавшийся узор на стене. Мучительно покраснев мальчик потеряно вздрогнул от упершегося в него темного взгляда молодого мужчины, но не попытался прикрыться, лишь со всхлипом опустил голову. Его шатнуло, и евнухи были вынуждены все же подхватить раба, пока Васим, разозленный вторжением без предупреждения в его царство и молодой управляющий обменивались возмущенными репликами. Атию повели дальше, но мужчина не выдержал и обернулся вслед юному наложнику наместника, дернув губами.

Дотащив мальчишку до купальни, Васим распорядился ему самому вымыть свой вход, жестко объясняя, что после утех господина, его рабу следует не только благодарить за милость, что ему дозволили доставить хозяину удовольствие, но и очистить его, а после и о себе суметь позаботиться!

Странно и гадко было касаться растянутых мышц, тонкие пальчики легко проникали и вглубь… Мало что могло яснее и проще продемонстрировать мальчику нынешнее его положение, заставить осознать случившееся, встав наконец лицом к лицу. Он все тер и тер себя, и худые плечи заходились в беззвучном плаче. Ничего не будет как прежде… Даже если его чудесным образом сейчас перенесет домой — не будет! За что с ним сделали все это…

Евнух же понадеялся, что урок заучен, и к следующей ночи наложник выглядел так, как и должна любимая игрушка самого Аббаса Фатхи аль Фоада, услада глаз и утеха на ложе. Поставив шкатулку на столик рядом с диванчиком, на котором Атия провел самые счастливые свои часы, пребывая в облегченном заблуждении, Васим кивнул:

— Смажешь себя сам. Привыкай, это не так уж трудно!

Вздрогнув, мальчик посмотрел в шкатулку, где оказались фиалы с ароматными маслами и салфетки, а потом медленно, словно просыпаясь, оглядел себя.

…Золотая пудра осела на волосах и ресницах, тонкой линией подвели глаза и чуть тронули кармином бледные искусанные губы. Невесомый лазурный газ окутывал плечи и ноги, а в ушах качались тяжелые серьги. Звездочки сапфиров мерцали в сосках и впадине пупка, изысканная сапфировая дорожка охватила узкие бедра, даже ногти вызолотили чем-то…

Собственное имя, данное при крещении отцом с матерью, которое здесь никого не интересовало, но которое упрямо хранил в сердце, как последнюю ниточку к родному краю, семье — вдруг показалось насмешкой. Кто он? Тут нет этого человека!

Есть Атия, наложник жестокого шейха.

Атия вздрогнул снова и поднял крышку, прислушиваясь к поступи господина.

Часть вторая. Наложник

— Это и есть тот, из-за кого господин забыл обо мне? — стоявший в тени юноша зло закусил губу.

Толстый черный евнух кивнул, спрятав усмешку.

Злость прорвалась сильнее и юноша тихо зашипел, глядя на светловолосого мальчика в беседке с гиацинтами: цветочками любуется, твареныш… Выплодок змеи и шакала!

Он тут же одернул себя, выпрямился, откинув голову, и грациозно развернувшись, так, что певуче зазвенели драгоценные браслеты, хитро скрывавшие другие, рабские, пренебрежительно бросил на ходу, дернув плечом:

— Недолго он продержится с таким-то лицом. Плакальщики на похоронах веселее воют! — походка его была одновременно стремительно легкой и чарующе плавной. — И принеси канун, я хочу танцевать!!

Евнух уже не стал скрывать усмешки, глядя в след разозленному юноше. Однако за кануном пошел: наложников много, господин Фоад любит разнообразие, но Аман никогда не покидал его ложа надолго. Кто знает, возможно, господину в самом деле скоро наскучит бледная красота и покорный вид северянина при отсутствии иных достоинств. Аман же способен разжечь страсть даже в столетнем дервише и сыграть на теле мужчины, как на флейте. Не даром его зовут «желанием»… А норов! «Аленький цветочек».

Нет, определил евнух, хоть и младше, но Атия ему не соперник.

А грустный мальчик в беседке поднял голову от ярких соцветий, ловя приглушенные аккорды. Музыка…

Дни и ночи его пошли по кругу чередой без конца и начала. Господин Фоад приходил к нему почти каждый вечер и брал, как берут приглянувшуюся вещицу. Атия никогда не сопротивлялся и никогда не сердил хозяина промедлением, был покорным и послушным, как от него требовали. Тело на удивление быстро приспособилось, уже спокойно принимая в себя мужское естество и не отзываясь мучительной навязчивой болью.

Тело приспособилось гораздо быстрее души и рассудка. В последнее время лишь иногда внутри ныло и саднило, если ночь выдавалась особенно тяжкой… О, довольно скоро Атия понял, что господин действительно милостив и щадил его в первые ночи!