Снег в пустыне - [15]

Атия так и остался лежать, — щекой на ребре низкой кровати. Мокрые от пота пряди закрывали личико, но по дерганному движению плеч стало ясно, что он плачет, хоть и беззвучно…

Господин Фоад развернулся к Васиму, и тот немедленно пал ниц. Его отпихнули ногой так, что упитанного евнуха отнесло к противоположной стене.

— Я что-то неясно сказал? — процедил мужчина. — Что не понятного было в моем приказе?

Услышав этот сдавленный тон, Васим уже мысленно попрощался с жизнью.

— Господин… Не досмотрели…

— Не досмотрели?! — наместник наступал на отползающего евнуха. — Значит то, чем смотрят вам не нужно вовсе!! Да и голова тоже!

— Господин, смилуйтесь! Я сразу же распорядился, как мне сказали…

Аббас с минуту молчал над униженно корчащимся на плитах, причитавшим евнухом, после чего коротко бросил:

— Кто просмотрел — к палачам. Если через неделю Атия не будет в моих покоях, присоединишься к ним.

Помедлив, Фоад вернулся и стал в дверях, снова рассматривая мальчика, которого кто-то все же рискнул передвинуть немного удобнее, и он теперь лежал так, чтобы тревожить как можно меньше поврежденных участков. Ресницы вздрагивали, дыхание тяжело срывалось с бессильно приоткрытых, запекшихся и потрескавшихся губ. Золотые локоны утратили свой цвет и прилипли к мокрому от пота лбу, облепили щеку… Мужчина вновь вскипел от ярости: от дивного дара за какой-то день остался жалкий ни на что не годный обломок!

— И почему я не вижу здесь лекаря? — с обманчивым спокойствием поинтересовался он в пространство. — Или за ним до сих пор не удосужились даже послать?!

Грозный рык сдул половину присутствующих со своих мест в едином порыве послушания, а распростертый на постели мальчик открыл глаза, и в потускневшей, словно треснувшей лазури отразился лишь обреченный ужас.

Неделя?! Алла Акбар! Бисмилля Рахман Рахим…

Какая неделя?! Еще с месяц при всем лечении с северного недоразумения будет слезать лохмотьями кожа, которую притирания и снадобья сделали лишь более нежной, чувствительной и уязвимой, чем было отведено природой…

Как бы да, на то они и рассчитаны, но… Бисмилля! Кто ж думал о подобном эффекте! Мух маку! Не могли сказать раньше…

Чтоб шакал пожрал их выпущенные потроха!

Но это было еще полбеды для несчастного Васима, ибо наблюдая за мальчиком почтенный Хаким Абдульхади только качал головой в широком тюрбане.

— Смотри, — объяснял заслуженный лекарь своему подручному и ученику, склонившемуся рядом, — ожоги обширны и тяжелы… Сколько он пробыл на солнце?

Услышав ответ, просто кивнул:

— Ты слышал? Смотри, Рашид, я говорил, что нельзя подходить ко всем с общей мерой. Мальчик умирает от того, что добросовестно переносит любой феллах изо дня в день…

— Да, учитель, — молодой человек старательно внимал наставлениям, в то же время сочувствующе косясь на обессиленного светловолосого мальчика на постели, пропахшей потом и нечистотами, которые конечно, убирали за ним, но видимо недостаточно быстро.

Какое пренебрежение!

— Скажи мне, Рашид, ничто не заставило тебя насторожиться? — вопросил тем временем почтенный Хаким, и юноша задумался.

Как и Васим, само собой присутствовавший при осмотре. Ответы будущего лекаря заставили заколыхаться все жирное тело от пяток до макушки:

— У него до сих пор жар, а идет уже седьмой день.

— Хорошо, — согласился Хаким, — но не абсолютно.

— Его тошнит постоянно… — Рашид задумался на мгновение, — И…

— И?

— Недержание желудка! Первый симптом должен был пройти, второй не может соотносится с ожогом.

— Хорошо! Совсем хорошо! Что еще?

— Вздутый живот, — без запинки отметил Рашид, — и на шее я нащупал что-то, размером с орех!

— Вывод? — довольно поинтересовался Хаким Абдульхади.

Будущий лекарь, а покамест только ученик с испугом поднял глаза на наставника. Тот снисходительно улыбнулся и огласил вердикт:

— Отравление!

Васим тут же, не дослушав, поспешил с докладом.

— Отравление?! — Фоаду не надо было иного предлога. Обе жены ушли так, в никуда… Обе его сыновей от друг дружки травили с равным азартом! Гнев вспыхнул мгновенно ярым пламенем.

Васим молчал, дрожал, но думал. И надумал: Джамаль — вот уж кто настоящая подстилка! Все слышит, все вынюхивает, следит, и невдомек ему, что хозяину-то нужно совсем не это… Но полезен всегда и всем! Мелкая тварь, о которой с равным презрением отзывались и евнухи, и Аман со свитой в серале, и сам господин, оставивший наложника исключительно ради густого цвета кожи и угодливости…

А еще вернее, и евнухи постарались, и Амани — не соперник ему Джамаль, мелочь, планктон. И сохранили, поделив как дознатчика слухов, нечто сравни дрессированной обезьянке!

Угодил и сейчас. И всем сразу, кому смог.

Разбирайся — не разбирайся теперь, зачем Аман эту чашу поднес мальчишке в колодках — Алла Акбар! Вот пусть со своим любимцем господин и решает!

— Господин! Имя злоумышлителя ведомо! — Васим не просто пал ниц, он ползал вокруг, целуя расшитые тяжелыми шнурами и каменьями полы одежды.

Все, что угодно придумал бы Васим, дабы отвести от себя удар.

— О господин, любая кара в вашей воле!

— Имя! — потребовал Фоад. — И ко мне его! Сам допрошу!

Велик был гнев наместника Аббаса Фатхи аль Фоад, что не даром был прозван и врагами, и друзьями, и самим эмиром Гневом небес. Враги бежали с поля боя, увидев подобный взгляд, раздавали имущество женам и детям и заказывали по себе поминальные молитвы. Друзья отступали дабы карающая длань обрушилась, не задев никого из них, а повелитель правоверных сынов Пророка улыбался, считая костяшки четок по именам неугодных ему, кто уже никогда не смутит его замыслов.