Снег как пепел - [64]

Когда я вижу подпись художника в нижнем углу одной из картин, у меня подкашиваются ноги. «Ангра-Манью». Его художественным мастерством восхищался бы даже оплот искусства — Вентралли.

Я опускаю взгляд, чтобы смотреть в черный пол, а не на жизнерадостные картины, написанные королем, который не принес Винтеру ничего, кроме смерти. Тяжелые двери в конце холла грохочут. Я не успеваю ни опомниться, ни овладеть собой, как мы входим в широкий и темный тронный зал. В высоких потолках вырезаны круглые окна, и пронизывающие сумрак лучи солнечного света прокладывают путь до возвышения, что находится в другом конце. Это возвышение с обсидиановым троном заливает самый крупный круг света, но камень поглощает его, демонстрируя свою мощь. Однако большую часть света поглощает не трон, а сгорбившийся на нем человек. Он сжимает посох и прикрывает глаза.

Я столько лет страшилась его, при этом ни разу не видев. Он редко — если вообще такое бывает — оставляет дворец. Мне видны его ниспадающие каскадом светлые волнистые волосы — такие же, как у человека, вобравшего в себя Распад в видении Ханны. Я понимаю, что они, вне всякого сомнения, родственники, и меня передергивает. Мне до сих пор не хочется верить, что видение действительно показало прошлое.

Мы доходим до середины зала и останавливаемся. Уверена, Ангра услышал громкое биение моего сердца и почувствовал запах моего страха, как только мы ступили в его дворец. Здесь так тихо: не звучат отдаленные шаги, не доносится тихий гул голосов. И это деланое спокойствие пугает больше неподдельной ярости. Ангра словно воронка смерча, и все вокруг застыло в предвкушающем ожидании, когда же его безумие прорвется.

Ирод выходит вперед.

— Мой король, — произносит он, и его голос эхом разносится по пустому залу.

Ангра молчит. Ирод кивает солдатам, и те толкают меня вперед. Я падаю, и доспехи звякают, ударившись об пол. Я не могу сдержать стона, который тут же слабо подхватывает эхо. Ирод смеется, глядя на то, как я корчусь на обсидиановом полу.

— Я пришел с доказательством слабости Винтера.

— С мальчишкой?

Я — не Мэзер, и как бы Ирод ни наслаждался играми со мной, на самом деле он потерпел поражение.

— Нет. С воришкой, стащившей половинку медальона.

Ангра сходит с возвышения и бесшумно пересекает зал. Я не двигаюсь, обхватив себя руками, опустив голову и закрыв глаза. Генерал готовил меня к этому. К Ангре, к Спрингу.

«Они будут принимать решения, будут определять твое будущее. Важно найти способ остаться при этом самой собой». Я цепляюсь за образ Терона, чтобы не забыть: я — Мира, и уж этого-то они у меня отнять не могут.

Ангра останавливается рядом со мной. Я чувствую его теплое присутствие всем телом. Он наклоняется, и его посох звонко ударяет о каменный пол.

— Она ранена, — говорит Ангра, понизив голос.

Я открываю глаза, и в горле поднимается отчаянный крик. Этот мужчина не просто похож на того короля, что вобрал в себя Распад. Это и есть он! Те же полупрозрачные зеленые глаза, та же бледная кожа, то же выражение лица, когда он чуть наклоняет голову и перехватывает пальцами посох — черный, с эбеновой сферой на конце.

Как такое возможно? Может, все это произошло недавно? Однако Ангра выглядит не старше того человека, которого показывала Ханна. Ему не больше тридцати.

Я знаю, что Ангра сам возглавлял войско, идущее на Винтер. Но он пал шестнадцать лет назад, и стоящий передо мной правитель, судя по возрасту, не мог его разгромить. Теперь, думая об этом, я понимаю, что даже не знаю, кто был королем Спринга до Ангры. Генерал никогда не рассказывал историю этого королевства. Ангра никогда не оставляет Спринг. Никогда не выходит к людям. Для него пустяковое дело — скрывать свою силу и свое бессмертие от всего мира.

Если все это правда, то на что еще способен Ангра? Он равнодушно рассматривает меня. В светло-зеленых радужках его глаз мерцает свет, а золотистые локоны пружинят при каждом движении — те непокорные кудри мальчика с картин. На них тоже изображен он? Ангра рисовал самого себя… и какую-то женщину?

Правитель наклоняет голову набок, испытующе оглядывая меня, и уголки его губ приподнимаются. Он выглядит молодым и спокойным, и меня это пугает. Пугает больше, чем жестокость Ирода. На его шее поверх черной одежды висит половинка медальона Ханны. У меня перехватывает дыхание. Оно так близко — серебряное сердце с выгравированной на нем снежинкой.

— Ты хочешь, чтобы тебя исцелили? — вдруг тихо спрашивает он.

Нахмурившись, я отвожу взгляд от медальона. Ангра хотел, чтобы я поняла: он владеет и им, и мной — никуда не годными и бесполезными. Но я слышу его вопрос, и сломанные ребра вовсю вопят: «Да!» — в то время как тело трясется, ожидая, когда мир обрушится на меня.

Ангра наклоняется ниже. Он наслаждается моим бессилием.

— Тебе больно. Хочешь, чтобы я тебя исцелил?

— Исцели винтерианку на улице, — выдавливаю я. — Ту, что высек плетью твой солдат.

Ангра улыбается. Он, как и Ирод, получает удовольствие от моей дерзости. Я не успеваю больше ничего добавить. Пальцы Ангры сжимаются на посохе, и мне становится страшно больно. Я кричу и корчусь на полу. Ребра ломаются одно за другим под давлением невидимой силы. Я снова кричу, и ребра вновь срастаются.