Смуглая дама из Белоруссии - [64]

Шрифт
Интервал

Уайетт Эрп

На востоке, как и на западе, тоже имелись свои титаны. Только это были не политики и стоматологи, так и норовящие проломить кому-нибудь голову. За пределы Конкорса политика особо не распространялась. Там даже не было подходящей синагоги с художественной студией, куда бы я мог ходить. Мы жили внутри эдакой огороженной анархии, а заведовал этой анархией чернокожий Хейнс, управляющий нашего дома. Все звали его Крутым. Лет ему было пятьдесят пять или около того, но выглядел он моложе моего папы. В Первую мировую он служил в пехоте, в полку черных — их влили в ряды французов и зашвырнули в Аргонский лес. Все его тело покрывали боевые шрамы. После войны он остался во Франции, носил солдатскую форму одной из французских дивизий, а когда та расползлась по швам, вернулся в Бронкс. У Хейнса были жена, любовница, четверо детей и внучка, и все они жили у нас в подвале. Крутой походил на Бэта Мастерсона и Уайетта Эрпа[90]. Он навел порядок в нашей округе, которая никогда не отличалась законопослушностью.

Хейнс вовсе не был рэкетиром. Усмирял разбушевавшегося пьянчугу и не брал за это с лавочника ни цента. А шайка, которая отваживалась обокрасть подведомственные ему магазины, вскоре обнаруживала, что либо она все возвращает, либо проход по улицам впредь ей заказан. Хейнс был грозой преступников похлеще Тома Дьюи. Врывался в логова гангстеров и расшвыривал мебель и главарей. А если отцы ирландской или итальянской мафии совались к Крутому в подвал, то выходили оттуда поумневшими и кроткими. Хейнс мог выстоять против шестерых разом: лупил по голове, кусал за уши; а если какой авторитет заявлялся с пушкой, Хейнс ее отбирал, шарахал стволом об стену и заставлял смельчака подъедать обломки.

Полицейских на востоке было раз-два и обчелся, а торговцы с Южного бульвара и Бостон-роуд знали, куда в Бронксе ветер дует; искать защиты имело смысл только у солдата Хейнса. Он не брал ни денег, ни подношений, но не запрещал дарить своим родным кое-что по мелочи. Жил солдат бедно, но, по крайней мере, у его внучки имелась люлька, а у женщин и детей — теплая одежда на зиму. Только на это он и соглашался. В нем было многое от Ланселота Перри, человека-крысы, который жил укромно и никогда никого не вздрючивал ради собственной выгоды.

А еще Крутой был добр к Фейгеле и ее мальчику в кепке с «Браунами» на макушке. Ему нравилось считать себя и Фейгеле чужестранцами — европейцами, как он выразился. Изгнанниками. Но никаким европейцем он не был. Родился он в Бронксе. Во Франции у него осталась другая семья — жена и ребенок, ему пришлось их бросить, чтобы скрыться от жандармов (он вынужден был красть, иначе бы он умер с голоду). Я напоминал Хейнсу сына, которого он потерял. После уроков я спускался с ним в подвал и помогал бросать в топку уголь. При свете огня его лицо выглядело очень красиво. Когда он кочегарил, то снимал рубашку, и я рассматривал его военные раны, шрамы, которые вспухали под кожей, словно чьи-то корявые пальцы. Он никогда не называл меня Малышом. Сказал, что я уже взрослый для такого прозвища.

— Крутой, Господь с тобой! Мне всего семь.

— И что, мне с тобой как с младенцем обращаться? У тебя есть имя. Джером.

— Оно для школы, — запротестовал я. — А Малыш для мамы с папой, для брата Харви и для друзей.

— И много у тебя друзей, мистер Джером?

— Пока один. Вы.

— Значит, я тем более прав. Грустные дела, когда всего-то друзей у тебя, что старый калека.

— Мне б быть таким калекой! Вы солдат. Наш Уайетт Эрп.

Хейнс как захохочет.

— Удружил, нечего сказать! Сравнить меня с вором и убийцей, маньяком…

— Крутой, а что значит «маньяк»?

— Мистер Джером, я тебе что, учитель?.. «Маньяк» значит такой, которому нравится убивать.

— Но Уайетт Эрп был шерифом. В Аризоне. Там живет мой брат.

— Надо же, какое совпадение. В общем, встретил я его однажды, когда работал носильщиком на большом вокзале в Лос-Анджелесе. Пришлось его из вагона на руках выносить: пьян был, все штаны обмочил.

— Уайетт Эрп?

— Эрпи, так он себя называл. Не мог сам до сортира дойти. Пообещал мне доллар, если я с ним схожу. Руки у него так тряслись — ширинку не мог расстегнуть. Я ему сказал: с Уайетта Эрпа денег не возьму, а в туалет для белых в таком состоянии соваться не след. Он согласился. Я отвел его в служебный туалет, привел в порядок. Тогда-то он и выложил мне всю подноготную насчет всяких там перестрелок. Не был он шерифом в Аризоне. Он работал на «Уэллс Фарго»[91] — вооруженным охранником и детективом.

— А кто он такой, этот Уэллс Фарго?

— Чему вас только в школе учат? «Уэллс Фарго» — это была самая большая компания в мире по перевозке серебра и золота. И похоже, этот Уайетт стибрил часть этого серебра и прикончил кое-кого.

— Крутой, я тебе, конечно, верю, только этого не может быть.

— Ну, историю не переделаешь. Просто возьми и посмотри про Уайетта Эрпа в энциклопедии. Ты читать-то умеешь, мистер Джером? Кем хочешь стать, когда вырастешь?

— Адвокатом, — сказал я.

Крутой снова расхохотался.

— То есть жуликом, из тех, кому по закону разрешается обманывать людей?

— Я обманывать не буду. Я буду защищать тебя, если тебя когда-нибудь засадят в «Гробницу».


Рекомендуем почитать
Тысяча бумажных птиц

Смерть – конец всему? Нет, неправда. Умирая, люди не исчезают из нашей жизни. Только перестают быть осязаемыми. Джона пытается оправиться после внезапной смерти жены Одри. Он проводит дни в ботаническом саду, погрузившись в болезненные воспоминания о ней. И вкус утраты становится еще горче, ведь память стирает все плохое. Но Джона не знал, что Одри хранила секреты, которые записывала в своем дневнике. Секреты, которые очень скоро свяжут между собой несколько судеб и, может быть, даже залечат душевные раны.


Шахристан

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Восемь рассказов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.