Смуглая дама из Белоруссии - [59]

«Метро-Голдвин-Майер» решила отоварить ее жизнь и выпустила «Мадам Кюри» — самый громкий кинохит 1943 года с рыжеволосой Грир Гарсон[86] в главной роли. Актриса совсем не была похожа на Фейгеле, но в фильме сыграла именно смуглую даму. Весь Бронкс влюбился в экранную мадам Кюри. Грир Гарсон красовалась во всех витринах. Про нее нельзя было сказать «цыпочка в купальнике».

Она воплощала для Бронкса заветную мечту об идеальной женщине, прекрасной вдовице, заживо похоронившей себя в лаборатории. А поскольку Польша, так у нас считалось, это почти что Белоруссия, и поскольку Грир Гарсон тоже затмевала всех мужчин вокруг себя, то Дарси и его политики стали звать маму «мадам Кюри».

— Фейгеле, — сказал мистер Лайонс, — вам бы надо было выйти за физика.

— Где бы я его встретила, мистер Лайонс? В Бронксе нет русских лицеев.

Но фильм явно задел маму за живое; она, должно быть, представляла себе, как жила бы среди ученых и открыла, к примеру, радиоактивное лекарство против стригущего лишая. Фейгеле продумала все на многие годы. Она подождет, пока я окончу среднюю школу, а потом мы вместе пойдем в старшие классы «Уильям Говард Тафт» — мадам Кюри и ее сын. Но я и первый-то класс не мог одолеть. Болячки на голове прошли, и в начале декабря я, с карандашами и пеналом, появился в 88-й школе. Но на черепушке у меня еще оставалась пара проплешин, и все от меня шарахались, учителя тоже. Я носил бейсболку с «Браунами» и сидел за отдельной партой, на отшибе. Оттуда мне ничего не было слышно. До меня, как до контуженого, долетали лишь обрывки речи.

Зимой 1944-го меня от школы направили в клинику слуха. Мы поехали туда с мадам Кюри и мистером Лайонсом. Целый час я сидел в наушниках и слушал какие-то странные звоночки: тишина в перерывах между ними казалась отдельным миром, где музыка запрещена законом и где ничто не имеет ни начала, ни конца. В паузах между звоночками я думал о нашем канторе, Гилберте Роговине, и понял: без музыки жить невозможно. Песнями нашего скромного кантора полнилась вся синагога. Мне очень не хватало его белой шляпы и его напевов. Мучение в клинике я кое-как пережил, и маме сказали, что я не глухой.

Мама и мистер Лайонс радовались, только мне было не до веселья.

— Мадам Кюри, — нашептывал президент Бронкса. — Мадам Кюри.

Мурлыкал и мурлыкал маме на ухо. Он подвез нас к стоматологу, но оказалось, что владения Дарси кишмя кишат полицейскими. Они хватали обувные коробки с его папками — а их там было под сотню — и запихивали в свой автофургон. Полицейские были не наши, не из Бронкса. Том Дьюи спустил на Дарси спецпрокурора, а у спецпрокурора имелись свои молодчики из Манхэттена.

— А ну не трогать коробки! — гаркнул мистер Лайонс.

Поднятые им по тревоге бронкские полицейские начальники ничего поделать не смогли. Дарси уже арестовали. Он томился в манхэттенском уголовном суде, словно человек в железной маске. На слушание дела прибыли полсотни демократов, жители Бронкса выплатили за Дарси залог и на руках вынесли его из здания суда, скандируя: «Том Дьюи, руки прочь от нашего князя».

Мистер Лайонс хотел было объявить в Бронксе в его честь выходной, но стоматолог его отговорил.

— Не надо привлекать лишнего внимания.

Серебряные усы его уже не слишком-то серебрились. Видать, в Манхэттене он намерзся: все время грел руки в карманах. Дьюи предъявил ему обвинения в мошенничестве и спекуляциях на черном рынке. Для сбора средств в фонд защиты Дарси мистер Лайонс организовал прием в «Конкорс-плаза». Собрались начальники полиции Бронкса и все политики, только Начальник Флинн не пришел. И от Рузвельта телеграммы не было. В войне Тома Дьюи с Бронксом Белый дом неожиданно проявил нейтралитет.

Мистер Лайонс пригласил на вечер певца. Гилберт Роговин приехал прямиком из Оперы Цинциннати. С тех пор как я его видел, он сильно растолстел. Ни одной из синагогальных песен он петь не стал. Он пел арии из «Дон Жуана». И глаз не сводил с Фейгеле. На ней было платье, красное, как знамя победы. Когда Роговин перешел к «Севильскому цирюльнику», его уже била дрожь. Он сунул мне в руку десятку.

— Передай Фейгеле: мой номер на третьем этаже. Я умру, если она не придет.

Деньги я взял, а передавать ничего не стал. Он выпил полбутылки виски и обмяк в кресле — из-за толстого слоя грима на лице он походил на уставшего клоуна.

А Дарси все ждал звонка от шефа — буквально пару слов, и тогда он взбодрится и будет бороться дальше. Но Начальник Флинн так и не позвонил. И тогда Дарси отмочил глупую штуку. Нарушил условия, при которых его освободили под залог. Покидать пределы Бронкса он мог только с разрешения спецпрокурора. Они надеялись, что этим свяжут Дарси руки, загонят его в угол. Но он рванул в Джерси-Сити, к одной шлюхе, и обналичил там вексель, а сыщики Дьюи его выследили и заграбастали в «Гробницу»[87]. Это было не вполне законно, но, видимо, кто-то дал им отмашку пересечь Гудзон и выволочь Дарси прямо из любимого борделя. Он мог бы снова отпроситься под залог, но предпочел гнить в тюряге. Князь Гранд-Конкорса был готов жить за решеткой, лишь бы не видеть, как налетчики Тома Дьюи хозяйничают в Бронксе, а Начальник Флинн спускает им все с рук.