Смотри: прилетели ласточки - [78]

Вскоре всякое движение в поселке стало, и ярая сила леса справляла тризну. Убей! Убей! Жажда крови затмила рассудок, лапы вынесли волков к овчарне на окраине подле луга. Тогда умерли все прочие чувства, кроме резкого, нестерпимого голода, пронизавшего тело насквозь. Этот голод не рождал немощь – напротив, только подстегивал, и Кроткая устремилась вслед своему товарищу, который, не таясь, сильными прыжками пересекал вытоптанный овцами пустырь.

10

Поселковая администрация не стала суетиться по поводу происшествия. Тем более овчарня была частной, а случай – единичным.

В течение зимы в Калевальском районе официально зафиксировали несколько налетов на курятники и, кроме того, кражу трех ящиков портвейна из поселкового магазина в Хаапасуо, что также норовили списать на волков. Дядя Вася с металлокомбината углядел близость волчьего разгула с полной луной, но резоны его никто не принял всерьез. Пару раз ночные сторожа примечали волков, рыскавших вблизи комбината. Рассказывали, что особенно страшен и зол матерый самец черной масти, который якобы нагло щерился прямо в окно комбинатовской проходной. А с ним видали молодую волчицу, пегую, в белых «чулках» на лапах.

И до того крепка была той зимой злоба лесная, что не случалось ночи, когда б не разносился по окрестностям Хуккаламбы тягучий вой, пробиравший до самых костей. Кликали волки на калевальцев беду, хотя какой иной беды стоило ждать, когда и так зиму напролет прозябали люди в холоде и лишениях: комбинатовские щитовые дома промерзали насквозь, и по утрам вода не текла из кранов, схваченная ночной стужей.

Только в доме кузнеца Коргуева потрескивала печь, и все эти волчьи толки были Косте откровенно до лампы, поскольку никак не относились к его семейной жизни, которая колесила без руля, сикось-накось, мало чем отличаясь от быта прочего поселкового люда. Как-то, напившись, Костя таскал Катерину за волосы прямо во дворе детсада, на глазах у детей. Тогда еще к ним приходил участковый, но даже не назначил штрафа за хулиганство, иначе Катерина пострадала б вдвойне: ну вычтут штраф у Кости из жалованья, а семейный бюджет-то общий.

Но вот что странно: Костины выпады Катерина сносила спокойно и вроде даже с усмешкой. Напьется мужик, побуянит, а там проспится – и снова человек. Что-то новое появилось во взгляде ее, чего, честно говоря, Костя даже страшился. Двинет ей пару раз, а она только отряхнется и все глядит эдак пристально, будто не видела никогда. Он: «Ну че вылупилась?!», а она глядит, хоть ты тресни!.. С наружности Катерина интереснее заделалась, Костя сам удивлялся: в жены брал никудышку, а она возьми да брызни цветом. Тут же кстати и предчувствия его посетили.

Как-то дядя Вася выходил из магазина, прижимая к телогрейке буханку хлеба, и почему-то Костю на этом зрелище остро прошибло: будто он может утратить то, что сейчас имеет. Что-то весьма обыденное, как хлеб, и столь же надобное. И вот он сызнова ощутил, как в груди двинулось сердце. Костя поспешил домой, держа руку на сердце – в опаске, что оно вот-вот вымахнет из груди, вломился в сапогах прямо на кухню. И тут только слегка отпустило. Катерина, дуя чай в безмыслии, вздрогнула на хлопок двери.

– От, чумовой! – она резанула всегдашней своей насмешкой.

Костя взял табуретку, но не присел, а так и остался с табуреткой в руках.

– Ну, ты чего?

– Нет, я пойду… сперва сапоги сыму.

Вернувшись, Костя налил себе чаю и долго дул в блюдце, хотя чай был стылый, потом выдохнул разом:

– Как ты хоть живешь, Катерина?

Она прыснула:

– А то ты давно меня не видал.

– Видать-то каждый день вижу, только не знаю… это… как и сказать… Ты другая какая-то стала.

– Мужняя жена, понятно, не девка, – в голосе ее притаился страшок.

– Нет, я так чувствую, что и говорить с тобой теперь сложно. А как хорошо мы жили!

– Кто же виноват в этом, Костенька?

Костя вскинул глаза:

– Да уж не я, Катерина. Нынче тебя и Мурка чурается.

И верно: прокравшись с улицы, кошка затекла на кухню, явно хоронясь от Катерины, и, засев в уголку у печки, щерилась оттуда.

Тем же вечером, лежа рядом с Катериной в постели, Костя вновь ощутил смятение, и озарила его темная догадка:

– Катерина, ты, похоже, любовника втихую себе завела?

– Скажешь тоже: втихую. В деревне живем, каждый шаг на виду.

– Вот-вот, а чей-то ты на пятый километр в гостиницу зачастила? За зиму третий раз!

– Будто не знаешь. Финны гуманитарку в гостинице скинут – и назад, в поселке-то они чего не видали? А меня всякий выходной командируют от яслей. Да что я объясняю тебе? Сам-то во что одет?

– Прожил бы я и без тех штанов, которые ты надыбала заодно с детсадовским тряпьем. А вот ты последнее время чей-то больно смазливая стала. Я бабам доверять не привык.

– Дурак ты у меня, Костенька, – Катерина притекла к нему, но все же в ласковых повадках ее Костя чуял неправду. Приподнявшись на локте, он попытался разглядеть в сумерках ее лицо:

– Нет, ты мне скажи – кто? Я, может, даже тебя прощу. Мне б только знать, чем он лучше меня? – Костя схватил ее за волосы и намотал прядь на руку, так что она и рыпнуться не смела.

– Отстань! Волосы пусти!